агентуры, т.-е. системы, которая была, было признано несвоевременным. С этой системой надо было считаться, что она существует и что она будет продолжать существовать, не могу вам сказать до чего.
Председатель. — Но, признавая это, как вы не подошли к вопросу с точки зрения, насколько это допустимо по закону?
Золотарев. — На совещании этот вопрос, конечно, выставлялся, но не в такой форме, что оно должно решить, что агентура не должна существовать.
Председатель. — Будем говорить не о совещании, но в обыденной действительности, в департаменте полиции?
Золотарев. — В практике, в применении, иногда предусматривались дела и расследования,[22] которые производились; в то же время, когда я был товарищем министра, они не производились.
Председатель. — Но вообще?
Золотарев. — Как осуществлялось в жизни, в действительности то, что было признано не подлежащим немедленному устранению?
Председатель. — Возьмем как отдельный пример дело Малиновского. Что вам известно о том, как Малиновский, агент департамента полиции, стал членом Государственной Думы?
Золотарев. — Ничего не известно.
Иванов. — По делу Малиновского вам никогда не докладывали?
Золотарев. — Ведь выборы в Гос. Думу были во время моего отсутствия, я был за границей. Как производились выборы в Гос. Думу, как попал Малиновский — об этом я не знаю. Затем, я вернулся, это было в ноябре месяце 1912 года, но от этого дела я отошел. Вообще об именах агентов мне не докладывалось, я не интересовался, интересуясь только данными дела, которое мне докладывали.
Председатель. — Были вам доклады в связи с прохождением в Думу Малиновского?
Золотарев. — Нет, не было.
Председатель. — Игнатий Михайлович, вы помните, что при вас, да и после вас Виссарионов занимался тем, что ревизовал охранное отделение. Он представлял вам доклады по этому делу?
Золотарев. — Доклады были.
Председатель. — Вот один из рапортов, относящийся, кажется, к 1912 году. Есть здесь ваша рука, на этой странице? (Показывает бумагу.)
Золотарев. — Есть.
Председатель. — Что написано вашей рукой?
Золотарев. — «Прошу Виссарионова переговорить и прошу обратить внимание на мою отметку в рапорте».
Председатель. — А это — карандашом налево, чья рука?
Золотарев. — Макарова.
Председатель. — «Прошу его высокопревосходительство С. Е. Виссарионова переговорить». Это ваша рука?
Золотарев. — Это моя рука.
Председатель. — А «прошу обратить внимание на это»?
Золотарев. — Это тоже моя.
Председатель. — А где же Макарова?
Золотарев. — Синим карандашом.
Председатель. — Ну, начнем иллюстрировать эти ваши положения. Вот рапорт Виссарионова. Не помните ли вы, не говорится ли здесь чего-нибудь о секретном сотруднике, которого предполагается выставить членом Государственной Думы?
Золотарев. — Может быть, я не отрицаю, но, как он попал в Думу, я не знаю. Это было в мое отсутствие.
Иванов. — Вы не знаете ничего о той переписке, которая предварительно производилась между начальником московского охранного отделения и департаментом полиции? Кажется, докладывалось министру и товарищу министра о тех обстоятельствах, которыми сопровождались выборы Малиновского в Думу. Не известно вам и о том, что у Малиновского был дефект, по поводу которого тоже была переписка?
Золотарев. — Я не могу с положительностью сказать. Есть вещи, которые забываются.
Иванов. — Это крупное дело.
Золотарев. — Я не принимал участия в этом деле. Может быть что-нибудь приходилось слышать, как отголосок.
Иванов. — Вам не докладывали по поводу этих обстоятельств?
Золотарев. — Это должно было итти и могло итти только через тех лиц, которые принимали участие в подготовке к выборам в Гос. Думу.
Иванов. — Вы не помните, кто был начальником охранного отделения в Москве?
Золотарев. — В то время, должно быть, был Мартынов.
Иванов. — А здесь?
Золотарев. — Белецкий.[23]
Председатель. — Так вот, Игнатий Михайлович, вы признали, что эти отметки сделаны вашей рукой?
Золотарев. — Это все моей рукой.
Председатель. — Позвольте вас спросить. Если ваша отметка против этого места, это свидетельствует, что вы его читали. «Другой сотрудник Пелагея избран разъездным агентом…» Вы отчеркиваете и убеждаетесь, что секретные сотрудники занимают активные посты в партии. Так, например, разъездного агента, обязанностью которого является разъезжать по России и нарушать статьи закона, т.-е. организовывать группы, распространять литературу и т. д., выбирают в транспортную комиссию, т.-е. вы убеждаетесь, что агент ваш, которому платит жалованье министерство, занимается тем, что транспортирует литературу в Россию, вообще является организатором революционного дела в России. Каково же было ваше отношение, приняли ли вы какие-нибудь меры к тому, чтобы все это уничтожить и если не приняли, то почему? «Московское охранное отделение обладает всей центральной с.-д. организацией». Это не пассивное наблюдение внутри, «Портной, рабочий, токарь то дереву — член Гос. Думы». Как вы знаете, это Малиновский. «Весьма ценный сотрудник». Когда жандарм этим занимается, ему и бог велел. Но как вы приложили свою руку к этому? Каким образом не явилась мысль пресечь все это ни у вас, ни у А. А. Макарова, который писал эту бумагу?
Золотарев. — Объясняется очень просто. Ведь безусловно при том положении, которое было, при всей той подготовке к работе, которая была, лица, находящиеся во главе, обязаны были нести всю ответственность и знать, что готовится и что делается. Вы сказали, что система никуда не годна, вы сказали, что система незаконна, что мы нарушали закон. Да, но тогда я буду себя обвинять в том, что у меня нет умения и знаний заменить эту систему, которая признана несоответствующей, скажем, даже незаконной, какой-нибудь другой системой. Она все-таки что-то дает. Разве можно сказать, что это усовершенствованные методы? Разве можно сказать, что этим путем можно дойти до какой-нибудь истины? Я понимаю, что нет. Но мы должны итти к улучшению. Если я скажу, что мы стремились улучшить это дело, это будет голословное утверждение. Чем я могу доказать это? Я прихожу и застаю известную систему, которую нужно изменить, а пока я должен ехать на этой повозке. Существующее в продолжение 10-летий исправить в течение 10 месяцев немыслимо. Осведомленность должна быть. Предположите себе такое положение. Я сижу у себя в кабинете. Приходит человек и говорит: «Я вам могу сообщить сведения — подготовляется террористический акт, но я еще не совсем его раскрыл, мне нужен некоторый срок, мне на это нужны деньги». Я ему скажу: «Нет, я это не признаю законным, и вам денег не дам и слушать не желаю». Он не желает иметь дела со мной и уходит, а террористический акт имеет место.
