вступал в должность товарища министра, который попал под следствие, и на такую должность, к которой, в сущности, в силу того, что происходило, — вполне естественно и понятно, — относились с чувствами различными, с чувством враждебным к этому положению. Таково было настроение общества, таково было и настроение Думы. Тем не менее, я должен был выступать в Думе. На мне лежала чрезвычайно тягостная обязанность, опять-таки, конечно, это в скобках. Но я хочу сказать, что по этому делу, когда я с ним ознакомился, я убедился, что если бы внешнее наблюдение было поставлено как следует, то во всяком случае, кто бы он ни был этот Богров — агент или контр-агент, повторяю, кто бы ни был, независимо совершенно от этого, убийство было бы предупреждено, и Петр Аркадьевич убит не был бы.[34] Для этого, конечно, нужна была бы несколько иная постановка дела. Я скажу, по этому вопросу, что ведь, в сущности, вот это внутреннее освещение, которое, как я говорил, лежит все-таки на обязанности полиции, насколько мне известно, никогда сочувствия не возбуждало, и признавалось само собою, что этот прием является противозаконным. Если в нашей литературе научной этот вопрос не развивался, хотя очень много по этому поводу бывало записок, так, например, были изданы записки бывшего директора департамента полиции Лопухина (я не знаю, имеется ли что-либо в нашей литературе, я этого вопроса не расследовал), — то что касается литературы иностранной, там этот вопрос расследован. Я не буду касаться германской литературы, которая идет по тем путям, по которым в последние годы этой мысли суждено итти фатально и, вероятно, до самого конца, она так пойдет. Не буду касаться тех взглядов, которые проводят ученые профессора, которые доказывают явную провокацию, т.-е. приемы явно провокационные. Я позволю себе остановиться на французском исследовании, которое, со свойственной французам тонкостью, с ясностью и чистотою французской мысли, толкует этот вопрос. К числу этих трудов принадлежит очень известное руководство по административному праву. Я позволю себе сказать, что этот вопрос имеет отношение к тем формам, которые существуют. Я позволю заметить, что это лицо было республиканцем, который был во время переворота, совершенного Наполеоном III, лишен своей должности и устранен. Это некто — Вивиан. Он рассматривает вопрос и указывает на те опасности, в которых находится полиция при применении этих средств, но считает, что это все-таки лежит на ее обязанности. Как я говорю, этот вопрос выставлялся больше с этической стороны. Но повторяю опять, что независимо от того, что эти освещения могут быть совершенно превратными, заведывающий полицией, в особенности при полной неопытности, может напасть на контр-агента, который получит от него, что хочет, и будет его обманывать. Это совершенно вне сомнений. Кроме того, если террористический акт, — мы больше, конечно, рассуждаем о террористических актах, — хотя могут быть убийства, могут быть беспорядки, движения, которые влекут за собою иногда очень серьезные последствия, как необходимость прибегнуть (латинское слово) к войскам, к стрельбе, но что касается террористических актов, то, я говорю, — если террористический акт задуман, выражаясь технически, «одиночкой», конечно, никакая внутренняя агентура его не осветит, если внешнее наблюдение у вас не будет поставлено правильно. Я не говорю, — всякий с грехом. Кто умеет управлять, а кто управляет плохо. Но во всяком случае требуется добросовестность. Кто добросовестно делал, а плохо управлял, — тот несчастный человек. Не садись на козлы, если не умеешь держать возжи. Но при таких условиях, конечно, никакое внутреннее освещение не может дать возможности предупредить какой-нибудь террористический акт. И если у вас нет внешнего наблюдения, то эти акты будут несомненно совершаться. Поэтому нельзя взять это, как подушку, на которую можно лечь и заснуть… У меня есть агент Богров или есть такой-то, — я сплю спокойно, — конечно, в конце концов получатся результаты чрезвычайно плачевные, которые всю эту систему уничтожат. Вот, как я докладывал, в настоящее время, у меня в качестве товарища министра, никакой исполнительной власти на основании этого закона не имелось. В виду тех изменений, которые были применены в 1905 году, я должен был докладывать обо всем министру, и докладывал. И, конечно, министр лежал всей душой к тому, — это был А. А. Макаров, — чтобы принять меры к внешнему наблюдению. Мне представлялось, что помимо того общего положения, которое я имел честь представить Комиссии, у меня было еще другое, что вся постановка дела, которым я заведывал, в корне неправильна. Все было сосредоточено в одних руках. Все было смешано. Одно лицо является ответственным, а в конце концов оно являлось безответственным, и оно являлось безответственным потому, что в руках его сосредоточивались органы, в свою очередь подчиненные совершенно различным лицам. И начиналась тогда коллизия между этими главенствующими лицами. Одно признавало так, другое признавало иначе, и в конце концов ответственности не было. А мне представлялось, что всякое дело, которое ведется, должно вестись за ответственностью того лица, которое его делает. Человека нельзя заставить отнестись к делу с любовью, с которой он обязан не иначе действовать, как положивши свою душу; но человек, который должен нести ответственность за то, что он делает, из чувства любви к себе будет принимать меры к тому, чтобы действовать по мере сил и возможности. И общим принципом, который во всех управлениях положен в основу всякого правильного порядка, распределения власти для того, чтобы одна власть, контролирующая другую, не могла бы все сосредоточить в своих руках, вести все в одну определенную сторону, — является тот принцип, который было совершенно необходимо провести в этом деле. Правда, когда существует разделение власти, существует другая опасность: нахождение одной власти над другою. Но для этого достаточно власти стоящего во главе, — в данном случае министра внутренних дел, наблюдающего, чтобы опасности этой не было. Это соображение мне пришло в голову после допроса, который я имел здесь. Вопрос был поставлен так. Он был разделен…
