распущена в начале, кажется, июня 1906 г.?
Председатель. – 9-го июля 1906 года.
Коковцов. – Этому предшествовали очень решительные столкновения между Государственною Думою первого созыва и бывшим председателем совета министров Горемыкиным, кажется, 19-го мая, встреченным очень резко, как известно. Тогда поднялся вопрос о роспуске. И вот я должен сказать, что все время противился роспуску, насколько мог. А выступал я всегда довольно открыто. Я доказывал, что мотива для этого еще нет. Не успели созвать 26 апреля, как 14-15-го мая, вследствие конфликта между Думой и декларацией правительства, хотят уже распускать. Так что, в ближайшие дни после 13-го мая, я в течение довольно продолжительного времени (эпизодов было очень много) был в числе лиц, которые возражали против роспуска. Самый роспуск произошел при условиях таких, при которых, собственно говоря, активное участие отдельных министров, если бы они могли себе его присвоить, будет не совсем правильно освещено. О предположении распустить Думу знали Горемыкин и Столыпин. Остальные министры об этом, как о мере, которая окончательно решена, не знали, и Дума была распущена, если мне память не изменяет, утром в воскресенье. Кажется, точно, потому что припоминаю эпизоды, как они шли. В пятницу, – это, значит, 7-го, вероятно, июня, – было позднее заседание совета министров в доме министра внутренних дел на Фонтанке, № 16. Столыпин тот год жил на Аптекарском острове. Я – на Елагином, на маленькой казенной даче. Мы выехали одновременно. И вопрос о роспуске Думы, в смысле окончательного решения, встал на этом заседании, как мысль, идущая сверху. По крайней мере, заседание происходило вот в какой обстановке. Мы все собрались в назначенное время. Это было часов в 8 или в начале 9-го. Председателя совета министров еще не было, он находился в Петергофе, и мы довольно долго ждали его возвращения. И вот он вернулся с заявлением, что вопрос о роспуске Думы решен, что он завтра едет и везет по этому поводу указ. Это было в пятницу, насколько мне память не изменяет (столько событий пережито и переживается, что память отказывается работать). Но до этого момента обсуждений, а тем более голосований – распускать или не распускать – не было; моя память, по крайней мере, этого не удерживает. С тем мы и разошлись. На следующий день, в субботу, я обедал у графини Клейнмихель, на Каменном острове. Там был член Государственной Думы гр. Потоцкий, сидевший рядом со мной. За обедом он обратился ко мне и говорит: «Ну, что же, роспуск Думы решен?» (Разговор шел на французском языке.) Я ответил: «Решен или нет, не знаю; во всяком случае, пока указ не будет подписан, я этого сказать не могу». И когда он меня спросил: «Хорошо это или худо?» я ответил, что этому не сочувствую. Я тогда о роспуске Думы не знал и сказал это добросовестно. Мне было известно, что в тот момент, когда происходил мой разговор с гр. Потоцким, в это самое время были вызваны в Петергоф одновременно Горемыкин и Столыпин, при чем оба они встретили очень резко Фредерикса, уговаривавшего их устроить так, чтобы Думу не распускали. Это я слышал и от Горемыкина и от Столыпина, когда мы говорили о роспуске. Значит, Столыпин и Горемыкин поехали в Петергоф и были там встречены министром двора Фредериксом, который утверждал, что роспуск Думы не нужен, что у него лично совершенно другой план, заключающийся в том, что государь должен проявить чем-нибудь свою власть, объявив, например, через председателя Думы, недовольство ее образом действий. Это было в субботу. Горемыкина приняли первым, при чем он не знал, что и Столыпин вызван. Они ехали – один на пароходе, а другой по железной дороге и встретились уже в Петергофе. Горемыкин был встречен б. императором заявлением о том, что он решил пригласить на пост председателя совета министров министра внутренних дел Столыпина, считая необходимым совместить эти две должности в одном лице. А затем был приглашен и Столыпин, но оба они прошли через Фредерикса. Я не знаю, известен ли вам этот эпизод, – быть может, он с документами не совпадает,– но я хочу сказать, что его передавали, как непререкаемый. После того Столыпин уехал с подписанным указом о роспуске Думы. Ночью Горемыкин получил пакет от б. императора с указанием приостановиться с роспуском, но указ был уже передан министру юстиции для распубликования, утром прибит на дверях Государственной Думы и опубликован через «Правительственный Вестник». Этот эпизод я довожу до вашего сведения. Он передавался из уст в уста, как отголосок того намерения, которое до самой последней минуты существовало у Фредерикса – не распускать Думы.
Председатель. – Вам не приходилось слышать, что для того, чтобы всякие попытки приостановить роспуск Думы остались без результатов, Горемыкин сделал распоряжение, отдавая в печать этот указ, ни в каком случае его не будить? Таким образом повеление о приостановке распубликования не было реализовано?
Коковцов. – Я думаю, что это было не так; я думаю, что было гораздо проще. Горемыкин вовсе не ожидал этого. Я его не спрашивал (это мое личное мнение, зная его характер), но он был в таком восторге, что его уволили… Это было его свойство, он говорил: «Теперь я пойду спать; пожалуйста, меня не будите». Тут не было меры предосторожности, выжидания, могущего последовать контр-распоряжения. Он был, так сказать, эпикуреец и радовался, что бремя с него теперь снято.
Председатель. – Вы, как министр финансов, не предусматривали возможности некоторых неблагоприятных последствий в чисто финансовой сфере от роспуска Государственной Думы?
Коковцов. – Я не только предусматривал, но постоянно говорил об этом и приводил, как один из аргументов, доступных министру финансов, потому что это находило почву в бюллетенях иностранной биржи. Это был конец 1906 г., а в 1906 г., до назначения меня вторично министром финансов, я заключил большой заем. И в ту пору это считалось огромной суммой. Тогда Россия впервые совершила заем, заключенный мною в Париже, в 843 милл. руб., т.-е. 2.250 милл. франков. (Теперь цифры другие стали, теперь нули справа ничего не значат!) Заем был заключен по выпускному курсу – 88 руб. за 100, и каждую неделю, два раза в неделю или чаще, я получал телеграммы, указывавшие на то, что слухи о роспуске и разногласиях между правительством и Думой влияют на курс. И заем под влиянием роспуска очень сильно пошел книзу, и уже в 1907 г. (это было низшей точкой его падения) он дошел до 69, т.-е. упал на 21%. Я указывал это и по отношению к 1-й Думе, и по отношению ко 2-й Думе, т.-е. указывал, что если вести порядочно финансовую политику, то нужно находить язык, с помощью которого можно разговаривать с вновь образованным законодательным учреждением.
Председатель. – Как вы предполагаете, в какой форме воля императора относительно роспуска Думы была выслушана при этом посещении Петергофа Столыпиным и Горемыкиным?
Коковцов. – Относительно Горемыкина трудно сказать, так как это был человек очень своеобразный. Он относился к этому довольно безразлично, будучи убежденным поборником идеи роспуска; а относительно Столыпина я знаю совершенно определенно, что когда ему был предложен пост председателя совета министров, то было спрошено – берется ли он распустить Думу, и ручается ли за сохранение порядка в стране? Так что Столыпин шел с полным сознанием того, что делает.
Председатель. – Вы не изволили понять моего вопроса, или я неясно выразился. Вы объяснили, как они отнеслись к этому повелению. Мой вопрос был иной: в какой форме им объявили эту волю, как они вам передали?
Коковцов. – Горемыкин мне никак не передавал, он приехал из Петергофа веселый и в форме простодушной (он любил переводить все на французский язык) говорит: «Это состоялось, роспуск Думы решен». Он был в отличном настроении, а Столыпин, как всегда, серьезен и сдержан.
Председатель. – Столыпин рассказывал, что они тут не при чем, что они выслушали волю царя?
Коковцов. – Конечно, я могу быть неточным, но помнится, приехал один Горемыкин. Столыпин ждал вместе с нами в пятницу. Горемыкин привез нам это известие один. Они в субботу были вместе, на следующий день. Так что Столыпин нам рассказывать ничего не мог, ибо воля первый раз была объявлена одному Горемыкину.
Председатель. – А Столыпин ничего вам не рассказывал о том, что он принимал участие в оформлении акта о роспуске Думы?
Коковцов. – Нет, он этого не рассказывал.
Председатель. – Вам известно что-нибудь об участии Крыжановского в выработке манифеста о роспуске Думы?
Коковцов. – Участие Крыжановского мне известно в последующем фазисе. В
