ничего. Я спрашиваю: «А как?». – «Это все начальство устроит». Мотив тот, что революция внедряется в тылу.
Председатель. – Меня просят поставить один общий вопрос: что вам известно об отношении самой Думы к антиобщественной политике власти в последующем развитии этого отношения, и затем просят вас рассказать о частных совещаниях Думы.
Родзянко. – Которые имели место во время войны?
Председатель. – Да, и хотелось бы подойти к общему вопросу об отношении Думы к антиобщественной политике.
Родзянко. – Идея частных совещаний возникла вот почему. С самого открытия войны у нас возникло соглашение об учреждении целой сети врачебно-санитарных отрядов. Члены Думы ассигновывали на это часть своих денег, и кончилось тем, что мы были вынуждены устроить комитет, но так как многие члены были на месте, то собиралось частное совещание, которое это дело обсуждало, и так как Дума не собралась, а мне, как председателю, нужно было знать настроение, то я в критические моменты старался делать их как можно многолюднее, и мы там обсуждали вопросы. Но должен сказать, что антиправительственное настроение царило во-всю. Затем мы установили связь между земствами и городами, и эти совещания очень спаяли Думу в том отношении, что у меня в кабинете все совершенно свободно обменивались мнениями, и даже последовало некоторое сближение, например, партия Балашева выразила желание вступить в этот блок. Простите, как вы изволили поставить вопрос?
Председатель. – Относительно антиобщественной политики правительства вы изволили сказать, что, ради спасения бюрократии, правительство готово было не считаться с государственностью.
Родзянко. – Это было, без сомнения, заклеймено.
Председатель. – Затем, последний вопрос – о Хвостове. Что вам известно о его попытках, зимой 1915 года и в начале 1916 года, начать подготовку к выборам в Думу и об ассигновании или о попытке получить ассигновку в 8 миллионов, или о том авансе в 1.300 тысяч, который он из государственного казначейства для этой цели получил?
Родзянко. – От меня он это скрывал, хотя всегда изображал из себя члена Государственной Думы, несмотря на то, что он министр. Я об этом узнал стороной и поставил вопрос ему ребром, но он мне сказал, что о роспуске Государственной Думы он не думает.
Председатель. – Как он вам говорил о том, что министр внутренних дел ставит этот вопрос, да еще с крупной ассигновкой?
Родзянко. – Я теперь не помню, вероятно, говорил что-нибудь незначительное, потому что это не удержалось в памяти. Я думаю, что он больше ставил этот вопрос для того, чтобы заручиться авансом на всякий случай. Вы видите, что я многое помню, но тут у меня в памяти ничего не осталось.
Председатель. – Нам интересны ваши записки о ваших аудиенциях. Это нам очень важно.
Родзянко. – Но их немного.
Председатель. – Затем, ваш доклад о Распутине по поручению бывшего императора в 1911-1912 г.г. и ваши последующие записки, те, что вы представили, за исключением записи 10 февраля 1917 г., которая в подлиннике у нас имеется.
Родзянко. – Письмо по поводу верховного главнокомандования?
Председатель. – Оно у нас есть.
Родзянко. – Но у вас нет одного документа, который сюда не входит. Это очень резкий мой доклад по поводу командования императором.
Председатель. – Да, пожалуйста, потому что министры касаются этого вопроса.
Родзянко. – Мой отъезд, операция Брусилова. Затем способы назначения начальства.
Председатель. – Затем копия вашего секретного дела о Распутине для того, чтобы нам сравнить.
Родзянко. – Этого я положительно не могу. Я убежден, что это погибло.
Председатель. – У вас не было двух экземпляров?
Родзянко. – Я бы и один с удовольствием представил.
Председатель. – Я думаю, что у нас оно есть; но сейчас нет следователя, у которого может находиться.
Родзянко. – Есть заключение инспектора Тобольской семинарии Березкина. И дело должно оборваться на постановлении епископа Антония Тобольского для обследования этого дела путем поручения Березкину. И засим он был соблазнен архиепископской кафедрой в Твери, и было ли это дело дальше обследовано, я не знаю. Там есть один кусочек.
Председатель. – И затем, у вас есть копия письма о премиальных системах, на заводах установленных?
Родзянко. – Есть.
Председатель. – И затем документ о диктатуре Штюрмера?
Родзянко. – Есть.
Председатель. – Штюрмер говорил так, что ничего нельзя было понять.
Родзянко. – Я думаю, ген. Алексеев не откажется вам прислать. Он молодчина такой. Он прямо говорит: «Да, мы это имели».
