консервов и галет. Зато в «Урале» Дауда Арсанукаева, они обнаружили такие запасы, которые позволили им закатить настоящий пир.
Переходы, которые они совершали, с точки зрения жителя равнины, могли бы показаться смешными — десять-пятнадцать километров в день, но в горах это требовало немалой затраты сил. К концу дня ноги у всех гудели и каждый шаг давался с огромным трудом. За ночь усталость не проходила, потому что всем выпадала обязанность нести караульную службу, отрывая время от отдыха. Поэтому днями каждый беспрестанно боролся с отупляющим желанием сна.
Утомление накапливалось, преодолевать его становилось все труднее. Чтобы избавиться от него требовалось несколько дней полноценного отдыха, расслабления и регулярного питания. Но такой возможности у них не имелось и приходилось продолжать движение, изматывая себя. Полуян слишком хорошо усвоил тактику диверсионных подразделений. Он знал, что группа, перестав двигаться или позволив себе длительный отдых на одном месте, потеряет все преимущества, которые удалось сохранить благодаря перенапряжению сил.
Моральный дух — материя трудно уловимая, но он у всех уже на исходе. Поставь вопрос о прекращении операции на тайное голосование, большинство подали бы голоса «за». Однако никто из офицеров своих сомнений не высказывал.
Но в тот вечер когда захватили «Урал», они пировали. Печеная картошка с подогретой на костре тушенкой, луч, нарезанный кружками, казались всем лучшим из того, что могла предложить суровым усталым мужикам самая изысканная кухня.
Ночью над ними, невидимые во тьме, без аэронавигационных огней пролетели двадцать пятые «СУшки». После их пролета издалека то с севера, то с юга доносились тяжелые удары взрывов. Шла плановая бомбежка горных баз боевиков.
Они еще сидели у костра, допивая чай, когда из кустов с автоматом, вольно висевшим на шее, вышел человек и подошел к костру.
— Салам!
Полуян поднял голову, стараясь понять, как мог Бритвин, несший караул, не заметить неожиданного гостя. Но тут же успокоился. За спиной чеченца в двух шагах с пистолетом в руке стоял Таран.
— Салам! — за всех отозвался Резванов. Остальные напряглись, готовые в любой момент пустить ход оружие.
Чеченец поднял обе руки вверх открытыми ладонями вперед. Сказал по-русски:
— Здравствуйте, люди.
Ни по виду, ни по форме отличить от боевиков никого из сидевших у костра было нельзя. Тем не менее, Полуян не стал темнить.
— Здравствуй, человек. Почему ты решил говорить с нами по-русски?
— Не удивляйтесь. Я за вами наблюдаю второй день.
Полуян сжал кулаки. Значит, на самом последнем этапе операции они начали утрачивать настороженность. Конечно, чувство опасности, когда с ней имеешь дело долгое время, неизбежно притупляется. Тем более, что в какой-то момент они перестали чувствовать себя дичью и полностью освоились с ролью охотников. Но даже это не извиняло утраты бдительности.
Чеченец должно быть понял, что думает командир и тут же постарался смягчить удар:
— Вы работаете классно. Я держался от вас на большом расстоянии и потому вы меня не смогли заметить.
— Хорошо, — сказал Полуян жестко. — Если тебе известно, кто мы, то должен понимать, на какой риск шел, подходя к нам. Зачем?
— Пришел потому, что вам не враг. Я — абрек.
— Как это понять?
— Понять просто. Я ушел с оружием в горы из мест, где мне угрожает опасность. Вы знаете, что такое «чир»?
— Кровная месть, — подсказал Резванов. — Может, есть другое значение?
— Верно, — согласился чеченец. — Чтобы все было честно, скажу, я Виса из рода Загаевых. И мой кровник — Шамиль Басаев. Этот гнилой мочевой пузырь в горской папахе. Победитель стариков и больных, которые лежат на больничных койках.
— Если вы родственник Амира Загаева, — сказал Резванов, — тогда я знаю, в чем дело.
Действительно, он был осведомлен об этой истории достаточно полно.
Создав себе на крови Буденновска славу безжалостного и смелого борца с русскими, Басаев стал добиваться реальной власти в Чечне. Роль странствующего рыцаря ислама его не устраивала. Взгляд террориста упал на родной Веденский район, где главой администрации был некто Амир Загаев. Для передела полномочий Басаев избрал обычный для него кровавый метод. Однажды в дом Загаева ворвалась группа боевиков, которые увезли Амира в другой аул. Там состоялся военно-полевой суд, на котором Загаева обвинили в пособничестве федеральным властям, приговорили к расстрелу и тут же публично казнили. Обвинение было предельно абсурдным. Престарелый Загаев якобы закладывал в нужных местах радиомаяки, чтобы наводить на чеченские военные объекты российскую авиацию. Пост главы администрации Веденского района занял родной брат Шамиля — Ширвани Басаев.
Трудно сказать, что подтолкнуло Басаева на столь очевидное нарушение обычаев гор, но родственники казненного тут же этим воспользовались и объявили Басаева своим кровником. Чтобы исполнить приговор и кровью смыть позор оскорбления рода, им пришлось уйти в горы и вести жизнь абреков — бродячих разбойников. Басаев обладал немалыми возможностями для того, чтобы противостоять кровникам. Однако…
— Хорошо, Виса, — сказал Резванов, — постарайся коротко объяснить: чем мы можем тебе помочь и почему должны тебе верить?
— За тем и пришел, но говорить коротко не буду. Чтобы вы поняли и поверили.
— Говори, как хочешь — согласился Полуян.
— Совсем недавно я был рабочий. Нефтяник. Работал в Сургуте, получал хорошие деньги. Потом меня послали в Арабские эмираты. Никто не спрашивал, чеченец я или русский. Смотрели на то, как вкалывал и как дело знал. А я его знал хорошо. Потом вдруг меня вызвали по телефону из Грозного. Виса, приезжай. У нас, чеченцев, свобода. Свое государство. Нужны специалисты. Зачем тебе пропадать на чужбине ради денег? Денег и здесь навалом.
— И ты соблазнился? — спросил Резванов.
— Что поделаешь, у слова «свобода» крепкие градусы. Как у водки. Когда это слово слышишь, никто не догадывается спросить: от чего свобода? От закона? От морали? От уважения человека человеком? От работы? Свобода стрелять, грабить, умыкать людей? Я тоже этих вопросов тогда не задавал. Прилетел, как на крыльях. А зачем, объясните, дураку крылья? Что получилось на деле? Промысел, на который меня пригласили, уже принадлежал новому владыке — Удугову. Если мой денежный интерес в эмиратах защищал договор, за которым стоял советский авторитет, то на чеченском промысле за меня никто заступиться не мог и не хотел. Кидали мне в месяц сотню долларов, как собаке, и заставляли ишачить на Удугова день и ночь. Ему была нужна нефть. Не хочешь, Виса? Уходи, держать не будем. Вернуться в эмираты я уже не мог. Как это говорят? «Святое место пустым не бывает»?
— Именно так, — подсказал Резванов, не желая направлять рассказчика.
— Вот, вот. Нефть, которую мы качали, от господина чеченца Удугова шла русским господам Резовскому и Бадришвили. Они получали денежки и богатели. Так что же мне дала свобода и новая чеченская власть? Если на то пошло, сколько помню, власть в Чечне всегда правили чеченцы. Председатель аулсовета — вайнах, председатель исполкома в районе — тоже наш, секретарь райкома, военком — наши. Были русские? Были. Геологи, учителя, врачи. Кого ни спроси из специалистов, всех их выучили русские. А теперь оказалось — они враги… Так я потерял честь своего рода, свое лицо, потерял все. И вот решил вернуть хотя бы главное — честь.
— Я понял, — сказал Полуян. — Давай о деле.
— Дело простое. Мне нужны патроны и гранаты. У вас их много. Поделитесь со мной. Мне они пригодятся, когда Басаев появится здесь. А он появится обязательно…
— Добро, поделимся.
