простых людей. Там упор на национальность не так заметен. С мордой, перемазанной нефтью, с руками в мозолях не ищут рядом с собой врагов.
— Допускаю. А теперь промежуточный итог. Вам понятно, что значит быть изгоем, человеком не коренной национальности, на которого самое, меньшее смотрят с подозрением, самое большее — могут пырнуть ножом в спину за просто так.
Андрей кивнул, соглашаясь. Он знал о случаях нападения на русских, случаях не спровоцированных, но совершенных сознательно, с целью создать в обществе атмосферу ненависти и страха.
— Вот и хорошо, — сказал Халиф. — Это означает, что вы не героический генерал Маркашов, который не представляет, что здесь, в старом городе, ему, хранителю чистоты русской крови, могут крикнуть во след: «Убирайся вон, свинья, безбожник сраный!» И ничего не изменится, даже если он перекрестится. Вы же, насколько я выяснил, никогда не называли азиатов чуреками, чурками, чучмеками. Значит, не назовете еврея жидом.
— Мне кажется, что этого мало для серьезного доверия.
— Мало, но мы пойдем дальше. Я очень подробно исследовал все, что связано с вашим уходом из султаната туркменбаши. То, как вы уходили оттуда, прихватив двух туркменов, уже окружено легендами. Десять убитых и пятеро раненых записано на ваш общий счет. Хотя у меня есть предположения, что кое- кого могли просто приписать вам, чтобы проще было называть вас бандитом.
— Вы тоже считаете меня бандитом?
— Нет. Один из туркменов назвал вас сарбасом. В точном переводе с фарси это человек, играющий собственной головой. В русском варианте — сорвиголова. Впрочем, чего вам объяснять. Так вот вы — сарбас.
Андрей усмехнулся, подумав, как легко при желании найти определение, при одних и тех же поступках меняющих отношение к человеку.
— Остановились на сарбасе, — сказал Халиф. — Для дела с «портфельчиком» Ширали-хану нужен именно такой человек. И, наконец, главное. Случайно узнав, что экспедиция в степь будет связана с поисками ядерного оружия, вы пошли на большой риск и поставили об этом в известность российские спецслужбы. Значит, вам не безразлично, где должен грохнуть взрыв. Вы ведь не знали, где?
— Нет.
— А ибн Масрак уже определил цель — уничтожить Израиль. Это удобное место для того, чтобы перессорить весь мир. Тем более что после взрыва прессе будут предоставлены свидетельства русского происхождения устройства.
— Чего вы от меня хотите? — Андрей не знал, как отнестись ко всему, что говорил Халиф. Что если весь разговор служит способом проверки верности бурового мастера новым хозяевам? Но в то же время то, что он связался с российскими спецслужбами, не могло быть известно его нанимателям. Знай они об этом, никаких других проверок не потребовалось бы.
Халиф точно понял сомнения Андрея.
— Не волнуйтесь, это не провокация. Мне нужна ваша помощь. То, что вы сделаете для России, будет одновременно и вкладом в безопасность Израиля.
— Если я не соглашусь?
— Вы человек мужественный, потому отвечу честно: если вы откажетесь поддержать меня, вы человек конченый. Хан Ширали уже в самом начале операции решил вашу судьбу. А он своих решений не меняет. Аллах не предусмотрел кары за ликвидацию правоверным безбожника или иноверца.
— Что же вы предлагаете, если уже все решено?
— Я приставлю к вам человека. Верного человека. Он скорее умрет, чем позволит упасть волосу с вашей головы.
— Кто он?
Халиф развел руками.
— У любого знания, Андрей, есть предел. Вам лучше не знать, кто станет вашей тенью. Надо только помнить, она всегда будет за вашей спиной.
— А если мне потребуется его помощь?
— Постарайтесь обходиться без нее. Мой человек поможет вам без просьб в двух случаях. Первый — если вас распознают и решат убрать.
— Тьфу-тьфу, — Андрей изобразил, что сплевывает.
— Простите, если мои слова не пришлись по душе. Однако я обязан предусмотреть все.
— А если он не сумеет узнать о подобном решении?
— Андрей, если вы ни во что не ставите старого еврея, то уважайте его хотя бы как представителя Моссада. Цену этой организации знают самые фанатичные исламисты. А вы…
— Я тоже ее знаю, господин Халиф… И все ж, кто у меня отобрал право на сомнения? Моссад?
— Насчет прав вы ошибаетесь. Их никто у вас не отбирал. Что касается моего человека, то он будет знать, что глава экспедиции и ответственный за ее безопасность Иргаш ест, что пьет, понос у него в данный час или запор.
— Выходит, в экспедиции будет ваш человек? — спросил Андрей и, чтобы уточнить, добавил: — Он еврей?
Халиф бросил на собеседника проницательный взгляд:
— Вы считаете, что в таких обстоятельствах разумным может оказаться только еврей? А это не так. И вот почему. Когда появилось атомное оружие, первое, что произвело на людей самое сильное впечатление, оказалась ударная волна. Именно она позволяла сравнивать разрушения с теми, которые производят обычные взрывчатые вещества. Появился даже дурацкий по существу термин «тротиловый эквивалент». Планируя атомные взрывы, военные на картах чертили концентрические круги. Одни обозначали зоны сплошных разрушений, другие — частичных. И словно за скобками оставалась куда более страшная опасность — радиация. Потом был Чернобыль. Минимальный тротиловый эквивалент взрыва, который разрушил реактор, вызвал мощный выброс радиации. Он привел к глубокому заражению земель Белоруссии, Украины, России. Так вот, Чернобыль слегка вправил обществу мозги. Умные люди поняли, что ядерное оружие — самоубийство. Если исламисты сумеют взорвать бомбу в Израиле, на этой земле не смогут жить не только евреи, но и сами арабы. Выходит, что те, кто подбивают экстремистов на такие действия, меньше всего заботятся о палестинцах, их землях, о судьбах простых мусульман. Те арабы, которые это понимают, готовы помочь нам ликвидировать ядерную опасность. Есть немало мудрых и честных людей в Средней Азии. Они готовы противостоять экстремизму.
— Спасибо, успокоили.
— Тогда второе условие. Вы можете сами вызвать помощь только на последнем этапе, когда все будет готово к уничтожению известного нам ящика.
— Как я смогу дать знак? И кому?
— Я передам вам рубаху. Вы ее наденете, и мой человек к вам подойдет сам.
— Поскольку ваше предложение не требует от меня дополнительных усилий, я его приму. Хотя не знаю, зачем это делаю.
— Я понимаю, Андрей, вам сейчас не до того, чтобы задумываться над судьбами человечества, если еще не ясна даже своя. Вы знаете, что сильнее всего сегодня разъединяют людей не расовые проблемы, а религиозные? Нет, вы этого не знаете. Вот вы верите, что сегодня у нас двухтысячный год? Верите? А если я скажу, что это совсем не так, что сегодня год пять тысяч семьсот шестидесятый, как вы к этому отнесетесь? Не поверите? А это правда. Первая дата по христианскому календарю, вторая по иудейскому летосчислению, принятому в Израиле. У большинства мусульманских стран свой счет. Значит, мы живем в разном измерении времени, которое ровным счетом ничего в природе не меняет. Но вот попробуйте привести леточисление к единой системе. Да ничего не выйдет! Никто не пожелает поступиться принципами своих верований. Людей разделяют их верования, предрассудки, национальная нетерпимость. По иудейским канонам всякий, кто рожден матерью-еврейкой — еврей. В этом нет ничего странного, как в том, что китаянки рождают китайцев, японки — японцев, чукчи — чукчей. Странно… Нет, вернее сказать, страшно другое. Вы знаете кого-то в мире, кто призывал бы убивать китайцев, потому что они китайцы, а папуасов за то, что они папуасы? А вот убивать евреев, больше того, уничтожить их всех в мире призывает немало людей. По одной лишь причине, что евреи — это евреи.
