Развернуться, да и врезать фонарем? Плохая идея. Лучше послушаюсь и погашу.
– Очень хорошо
Неизвестный не говорил – шептал, а шепот узнать трудно. Но мне казалось, что человек за спиною мне знаком.
Чужая рука схватила меня за запястье. Странно. Он что, пульс мой считает? Насчитает изрядно, сердце колотится бойко.
– Фу… – в шепоте чувствовалось облегчение. – Вы живой!
– Живой, – подтвердил я. – Пока.
Неизвестный отпустил запястье и убрал острие от спины.
– Вам нельзя домой.
– Почему?
– Они могут быть там, внутри.
– Они?
– Упыри.
Грохнуло ближе. Надвигается гроза.
Я осторожно повернулся. Нет, слишком темно.
– Я боялся, что и вы упырь, – признался невидимка.
– Я не упырь, – на всякий случай сказал я.
– Тише, тише пожалуйста. Они услышат!
– Упыри? – перешел на шепот и я.
– Именно. Слух у них неважный, у молодых, шептать можно. Но громко говорить опасно.
– А у старых?
– Здесь нет старых. Надеюсь, нет.
Сверкнула молния, еще неблизкая, но вспышки хватило, чтобы я разглядел собеседника. Петренко, министр финансов из Волчьей Дубравы. И в руках – кол.
Прав был Ракитин, маньяк сам пришел ко мне. А я, вместо того, чтобы отсиживаться за закрытой деверю, пошел по подвалам бродить, глупец. Вот и добродился.
– Я промедлил, – прошептал Петренко, – нужно было раньше. Но пока сообразил, пока решился…
– На что?
– Действовать. Я ведь долго сомневался, не верил, что Баклашова упырь. Случайность помогла…
Дослушать я не успел. Еще раз сверкнула молния, яркая, слепящая, оглушительно ударил гром – и я бросился вверх, забежал в квартиру и захлопнул за собой дверь. То ли молния ошеломила Петренко, то ли он просто не хотел меня убивать, раз уж я не упырь, но преследовать он меня не стал. Только крикнул отчаянно
– Доктор, вернитесь!
Нет уж, не дождется. Кто знает, что еще придет в голову упыреборцу из деревни Волчья Дубрава.
Нужно подать сигнал, пусть могучая кучка с ним разбирается. Я свое дело сделал – остался живым. Большего желать грешно.
Я проверил замок, сначала наощупь, потом вспомнил, что держу в руке фонарь, и включил. А чего смотреть, замок простенький, модель «честное пионерское», никаких секретов, либо открыт, либо закрыт.
Батарейки садились прямо на глазах, луч из ослепительно белого он стал тусклым, потом совсем желтым… Не напасешься батареек, старятся быстро. От переживаний? Или от грозы?
Опять молния, опять гром, да такой, что дом вздрогнул. Близко лупит, прямой наводкой. Как там Маркиза? Коридорчик маленький, тесный, короткий, но пока я шел по нему, молния ударила еще дважды. Впрочем, и шел я медленно, все слушал, как кричит за дверью Петренко, все просит вернуться. Ничего, сейчас все кончится.
На порожке комнаты лежал темный бесформенный комок. В свете угасающего фонаря я несколько секунд бездумно глядел на него, и лишь потом понял, что это – Маркиза.
В свете очередной вспышки я увидел силуэт. Кто-то стоял посреди комнаты. Враг.
Медленно я поднял фонарик и посветил в лицо. Передо мною была гражданка Баклашова, та, чье тело исчезло после вскрытия в прозекторской нашей больницы. Не сестра-близнец: следы, оставшиеся после секции, еще не затянулись. Вид ее час назад поверг бы меня в ужас, панику, оцепенение, но теперь я чувствовал только гнев – жаркий, всеохватный гнев, когда не думаешь ни о чем, а только хочешь – уничтожить.
Уничтожить, потому что убить мертвого невозможно.
Топор валялся на полу. Я наклонился, чтобы поднять его, но не успел – сбил с ног удар по голове. Фонарь отлетел, ударился в стену и разбился. Она двигалась быстро, слишком быстро, но удар молнии заставил ее замереть на несколько мгновений, достаточных, чтобы достать пистолет из кобуры. Достать достал, а выстрелить не сумел. Еще один удар по руке – и рука хрустнула, а пистолет улетел во тьму. Страха не было, только злость. Придется – зубами стану рвать. Но прежде попробую баллончик Нафферта. Новая молния, дом опять дрогнул. Я успел-таки вытащить баллончик, Лег он в руку удобно, даром что левая, большой палец попал в выемку, тут не перепутаешь, на себя не направишь, и когда упыриха склонилась надо мной, я нажал кнопку.
Струя газа угодила в грудь – и плоть занялась синим огнем. С шипением Баклашова отшатнулась от меня, бросилась к окну и, разбив собою стекло, выпрыгнула наружу.
Звук падения за громом я не расслышал. Подошел к окну. Выглянул. Никаких сигнальных ракет не требовалось – пламя охватило Баклашову целиком, жадное, беспощадное пламя.
Когда Ракитин подбежал к дому, хлынул ливень, но и ливень не мог угасить огонь. Плоть сгорала, превращалась в пепел, потоки дождя смывали его, обнажая скелет.
Из темноты подтянулись Виталик и Сергиенко.
Мы – они внизу, а я из окна – молча смотрели на работу огня и воды.
Гнев ушел, но я не чувствовал ни облегчения, ни покоя.
Я понимал мало, очень мало, но одно было несомненным: ничего еще не кончилось, все только начинается.
