– На все воля Божья… – вздохнул проводник. – Только до горушки той еще добраться надо.
– Надеюсь, до темноты доедем…
– Напрасно, ваше благородие!
– Что напрасно?
– Надеетесь напрасно, – ухмыльнулся Митька, – никак не доедем. Коли Бог поможет, только завтра к вечеру там будем. Ну, а ежели не поможет, сами разумеете…
– Тут же всего версты четыре! – изумился офицер. – Что ты несешь?!
– Никак не можно, ваш-бродь, – заверил проводник. – Дорога-то, сами видите, на берег уходит. А там через сопки да снова к реке. Вот у той горушки снова на лед и съедем. Там уж полегче будет.
– Опять через сопки?! – возмутился Чириков. – Да у нас же собаки еле живые! Вот же есть след – прямо вперед!
– Ваше благородие, коли меня вожем поставили, мне за дорогу и ответ держать, – приосанился Митька. – Желаете прямо ехать – воля ваша. Только уж не обессудьте: прежде я при свидетелях скажу, что нельзя того делать.
– Да что ж такое?! В чем дело?
– Ключи тута, – с важным видом сообщил служилый. – Сверху-то лед обычный, а снизу его водой теплой моет.
– Но ведь проехал же кто-то перед нами!
– Дык я ж и проехал – без груза.
– М-м-м… – застонал лейтенат, словно у него разболелся зуб. – Скажи, мы точно съедем на реку завтра?
– Как сказать-то? – ухмыльнулся Митька. – Правильно иль честно?
– Честно…
Митька получал почти удовольствие: на его глазах много дней подряд этот приезжий офицер мучил добрую сотню ни в чем не повинных людей – гнал и гнал их вперед. А теперь он, Митька, мучил его и чувствовал, что останется безнаказанным, – это было почти приятно!
– Ну, коли честно… А коли честно, то, может, и вовсе не скоро доберемся. Тама два перевала имеются. Не велики те перевалы, да псы наши и по ровному еле тянут. Не иначе, там груз на руках волочь придется.
Лейтенант выругался матом – длинно и заковыристо, но как-то беззлобно. Он, похоже, был в отчаянии, но старался сохранить суровый и мужественный вид. Митька даже слегка посочувствовал ему и сказал вполголоса:
– Ваше благородие, мы ж в Нижний острог, кажись, харчи везем. Ты бы подкормил иноземцев да на собачек им малость юколы выдал. Оно и ладно б было, а?
– Я уже думал над этим, – поднял голову Чириков. – Не имею права: мне приказано доставить груз в целости!
– Угу, – кивнул Митька, как бы соглашаясь, а сам подумал: «Доставляй, сволочь, доставляй. Может, по нашим костям высоко залезешь – капитаном станешь!»
– Понимаешь, Митрий, я и так пошел на нарушение: оставил часть грузов в Большерецке, – казалось, лейтенант угадал мысли собеседника и теперь пытался оправдаться. – Я велел их на «Фортуне» весной перевезти к устью Камчатки.
– А ты бы все там оставил, ваш-бродь, – усмехнулся служилый. – Морем-то оно сподручнее!
– Я имею приказ перевозить груз по суше! – развел руками офицер.
– Оно конечно, – с явной издевкой признал служилый, – приказ – дело святое…
Эту издевку пропустить мимо ушей молодой дворянин не смог – кровь прилила к его лицу, ноздри раздулись. Митька смотрел на него и прикидывал: что сейчас будет?
– Прямо поедем! – неожиданно твердо заявил лейтенант. – Под мою ответственность!
– Езжайте, – пожал плечами проводник. – Только при людях скажите, что вож тут ни при чем!
Следующая сцена показалась Митьке почти смешной. В караване было пятеро солдат и унтер-офицер. Они встали в ряд, и лейтенант объявил им приказ: двигаться дальше по льду реки, вожа Митрия Малахова отстранить от должности… до вечера. Перейдя с приказного тона на человеческий, Чириков добавил:
– Тут провалиться можно. Я первый поеду – на груженой нарте!
Трудно сказать, оценили солдаты благородство офицерского поступка или отнесли его к разряду барских чудачеств. Во всяком случае, кроме некоторого испуга, на их лицах ничего не отразилось.
У одного из каюров забрали нарту и, помогая собакам, протащили ее по целине в голову каравана. Алексей Ильич перекрестился и уселся боком на передок. Потом еще раз перекрестился, выдернул остол из снега и поехал совершать подвиг. Зрителей к этому моменту собралось уже человек пятнадцать – двадцать.
По тому, как офицер садился, как держал в руках остол, Митька сразу понял, что будет дальше. Он загадал: десять или двадцать саженей? Оказалось, ни то ни другое – нарта продвинулась вперед саженей на пятнадцать, съехала с колеи и легла на бок. Собаки немедленно принялись кусать друг друга и запутывать упряжь.
Солдаты кинулись поднимать офицера, но он вскочил на ноги сам и зашагал обратно.
– Что смеетесь?! – грозно спросил он, хотя, кажется, никто не смеялся. – Да, я не умею на собаках ездить! Только к лошадям привычен! Савелий, распакуй мой сундук – быстро!
Денщик не стал ждать повторения команды и мигом вскрыл объемистый ящик, стоявший на нарте. Чириков порылся во внутренностях и повернулся к толпе с монетой в пальцах:
– Кто первым поедет – пять рублей за риск! Ну?!
Камчадальские каюры шарахнулись в стороны. Солдаты потупились и завздыхали – они-то готовы, да управляться с такими подводами тоже не умеют. Казаки, шедшие с караваном, нахально ухмылялись: не иначе, его благородие кличет охотника на верную гибель. Потому и сулит столько, что расплачиваться не собирается.
Митька тоже кривился в улыбке: «Этот барин цены деньгам не знает и обычая нашего не понимает. Предложил бы полтинник, враз нашлись бы охотники. А пять рублев… Это ж, считай, мое денежное жалование за год службы, да только я его отродясь не видывал. Кто ж поверит?! Дурак он… А дураков надо учить! Эх, где наша не пропадала!»
– Дозвольте, ваше благородие, я судьбу спытаю!
– Давай, Митрий, – почти обрадовался лейтенант. – А мы за тобой следом поедем.
– Езжайте, ваш-бродь, тока не шибко близко. А мне бы… Мне бы одежку какую поплоше… – озаботился герой. – Кухлянка у меня добротная, торбаза, считай, новые… Коли сгину, пропадет все. Вон, Ипат домой поедет, так бабе моей одежку передаст – какой ни на есть, а вдове прибыток!
Служилый Ипат ухмыльнулся и промолчал – он прекрасно знал, что никакой вдовы после Митьки не останется.
– Савелий, выдай ему из моего старого! – приказал офицер. – Побыстрей только!
Надо сказать, что офицерские обноски для служилого вполне сгодились бы в качестве парадного платья. Правда, были они малость узковаты и длинноваты, но это мелочи.
Вполне довольный собой, Митька церемонно попрощался с присутствующими, попросил не поминать его лихом, уселся на нарту и поехал являть свое геройство. Впереди был участок чистого льда – когда-то вода прорвалась по трещине, пошла верхом и замерзла. Ноги у собак тут разъезжались, они падали и скулили. Пришлось каюру толкать нарту, хотя и его ноги почти не держали. В этом скользком мороке Митька потихоньку забрал в сторону. Обычно там – впереди справа – парила полынья, но сейчас лед был сплошным и даже слегка заметен снегом.
Он уже начал думать, что промахнулся, когда опора под ногами колыхнулась, раздался треск…
– А-а-а, бля! – дико заорал Митька и отпустил задок нарт.
Напуганные собаки рванули вперед, но утащить санки с опасного места не успели. Нарта провалилась разом по всей длине и тут же перевернулась. Две тяжеленные сумы с мукой вывалились и пошли на дно, а пустые сани всплыли. Собаки вытянули их на лед и поволокли куда глаза глядят. А Митька бултыхался в полынье и собирался тонуть – все знали, что камчатские жители плавать не умеют…
Он уже почти утонул, как вдруг увидел, что по льду реки к нему кто-то бежит. «Никак его благородие –
