содрогаться всю систему. Как электрическим током, мгновенно разносится этот удар по всему государству и производит неурядицу во всех его функциях. Когда приверженцев свободы было мало, они всегда замыкались в тайные общества. Эта тайна давала им громадную силу. Она давала горсти смелых людей возможность бороться с миллионами организованных, но явных врагов. «В подземных ходах пещер сплачивались они в те несокрушимые общины 'святых безумцев', с которыми не могли совладать ни дикое варварство этого мира, ни маститая цивилизация другого». Но когда к этой тайне присоединяется политическое убийство как систематический прием борьбы, — такие люди делаются действительно страшными для врагов. Последние должны будут каждую минуту дрожать за свою жизнь, не зная, откуда и когда придет к ним месть. Политическое убийство — это осуществление революции в настоящем. 'Неведомая никому' подпольная сила вызывает на свой суд высокопоставленных преступников, постановляет им смертные приговоры — и сильные мира чувствуют, что почва теряется под ними, как они с высоты своего могущества валятся в какую- то мрачную, неведомую пропасть… С кем бороться? Против кого защищаться? На ком выместить свою бешеную ярость? Миллионы штыков, миллионы рабов ждут одного приказания, одного движения руки… По одному жесту они готовы задушить, уничтожить целые тысячи своих собственных собратьев… Но на кого направить эту страшную своей дисциплиной, созданную веками все развращающих усилий государства силу? Кругом никого. Неизвестно, откуда явилась карающая рука и, совершив казнь, исчезла туда же, откуда пришла — в никому неведомую область. Кругом снова тихо и спокойно. Только порою труп убитого свидетельствует о недавней катастрофе. Враги чувствуют, как самое существование их становится невозможным, они чувствуют свое бессилие среди своего всемогущества. Политическое убийство — это самое страшное оружие для наших врагов, оружие, против которого не помогают им ни грозные армии, ни легионы шпионов. Вот почему враги так боятся его. Вот почему 3–4 удачных политических убийства заставили наше правительство вводить военные законы, увеличивать жандармские дивизионы, расставлять казаков по улицам, назначать урядников по деревням — одним словом, выкидывать такие salto mortale самодержавия, к каким не принудили его ни годы пропаганды, ни века недовольства во всей России, ни волнения молодежи, ни проклятия тысяч жертв, замученных и на каторге и в ссылке… Вот почему мы признаем политическое убийство за одно из главных средств борьбы с деспотизмом».
Но этот цирк нравился не всем. К примеру, против террористических методов выступал будущий видный марксист Г. В. Плеханов.
«Положение дел был таково, что надо было отказаться или от террора, или от агитации в народе. Террористы поняли это и потому отказались от агитации».
Особенно резко он выступал против идеи убийства императора.
«Единственная перемена, которую можно с достоверностью предвидеть после удачи вашей самой главной акции, это вставка трех палочек вместо двух при имени 'Александр'».
Впрочем, скорее всего, Плеханов просто не очень хотел в Сибирь, а еще меньше — на эшафот. Он, кстати, за всю свою долгую и весьма насыщенную жизнь так ни разу и не попался в лапы властей.
Так или иначе, но в 1879 году «Земля и воля» перестала существовать. Она раскололась на террористическую «Народную волю» и пропагандистский «Черный передел». Последний ничем себя не проявил. В следующем году Плеханов уехал за границу, где увлекся марксизмом. А народовольцы занялись увлекательным делом — охотой на Александра II.
Охота на императора
26 августа 1879 г. на очередном заседании Исполнительный комитет «Народной воли» официально вынес смертный приговор Александру II. Хотя два покушения имели место еще до этого, да и до создания «Народной воли».
О Каракозове я уже упоминал. А 2 апреля 1878 г. Александр Соловьев открыл огонь по Александру II, когда тот прогуливался по Дворцовой площади. Соловьев готовился к убийству серьезнее, чем Каракозов, — долгое время ходил в тир. Тем не менее, он выпустил шесть пуль из револьвера и не попал. Правда, император тоже не растерялся — бросился бежать зигзагами, так что террористу постоянно приходилось менять прицел.
Кстати, о тогдашних револьверах. Мне кажется, что расцвет терроризма в начале века связан, кроме прочего, и с тем, что появились пистолеты и револьверы, из которых можно вообще куда- то попасть. Как после появления штурмовых винтовок (так называются современные автоматы) по всему миру расцвело партизанское движение.
«Земле и воле» Соловьев сочувствовал, хотя членом организации не являлся. Он работал кузнецом в одном из «долговременных» поселений народников (а вообще-то по профессии был учителем). О его планах никто из товарищей ничего не знал.
Но это были спонтанные акты. После «приговора» же дело пошло всерьез. На смену револьверам пришел нитроглицерин.
Возникает вопрос: а чего все-таки народовольцы хотели добиться? Вообще-то терроризм преследует одну из двух целей или их сочетание. Первая вытекает непосредственно из названия метода («террор» в переводе с древнегреческого — «страх»). Противника стараются запугать, рассчитывая, что он, сильно испугавшись, предпримет некие действия, выгодные террористам.
Вторая цель гораздо позже получила название «теории приводного моторчика». Часто большой мощный мотор запускают с помощью маленького, задача которого — дать первоначальный импульс. Вот и террористы полагали (да и полагают): мы начнем, покажем пример, а дальше уж дело пойдет само собой. Идея не такая наивная, как кажется. Как мы увидим дальше, эсерам это вполне удалось…
Что касается «Народной воли», то в их действиях прослеживаются оба мотива. В листовке Исполнительного комитета «Народной воли» за ноябрь 1879 года приговор царю обосновывается так:
«Александр II — главный представитель узурпации народного самодержавия, главный столп реакции, главный виновник судебных убийств. 14 казней тяготеют на его совести, сотни замученных и тысячи страдальцев вопиют об отмщении… Если б Александр И… отказавшись от власти, передал ее всенародному Учредительному собранию… тогда только мы оставили бы в покое Александра II и простили бы ему все его преступления».
По сути, это обыкновенный шантаж: дескать, уходи от власти и останешься жив. Другое дело, что Александр II был отнюдь не трусом (он в одиночку ходил на медведя). Да и кто бы ему позволил передать власть Учредительному собранию? На дворе стоял 1879 год, а не 1917–й. Монархисты были в большой силе. Они бы, пожалуй, выскажи император такое намерение, первыми бы его шлепнули…
Но все-таки народовольцы больше рассчитывали стать «приводным моторчиком». Ведь убийство императора первоначально не являлось единственной целью «Народной воли», одновременно они пытались вести и революционную агитацию. Революционеры уже шли напрямую к крестьянам, теперь они решили действовать через рабочих. По их мнению, рабочие являлись всего лишь теми же крестьянами, пошедшими в город на подработку (в этом на тот момент была доля истины). Так вот, народовольцы полагали: мы разагитируем рабочих, а они уже понесут наши светлые идеи в деревни.
С этим ничего не вышло, если не считать того, что небольшое количество рабочих удалось привлечь к «работе». Среди них был и будущая «звезда», Степан Халтурин — по происхождению крестьянин, по профессии столяр — краснодеревщик (заметим, специальность очень денежная).
Сил у народовольцев было мало, и они в конце концов сосредоточились на убийстве императора. И, как часто бывает, средство превратилось в цель. Царя надо убить. И всё тут. А что дальше — разберемся.
