| 1911 | 145,6 |
| 1912 | 122,3 |
| 1913 | 134,6 |
| 1914 | 97,8 |
| 1915 | 29,8 |
| Итого | 2008,3 |
Как видим, никакой тенденции к росту нет — совсем наоборот. Процесс не пошел. Мало того: из выделившихся хозяйств реально единоличных было 1265 тысяч — 10,3 % всех хозяйств, остальные как-то балансировали. Многие хитрили: получали отруб, то есть приобретали лучшие условия внутри общины — но из нее не выходили! Так, на всякий случай…
Причины выхода были разные.
«Так, в ответах корреспондентов Вольного экономического общества выделяются три причины выхода из общины: 1) боязнь потерять при переделе имевшиеся излишки земель: 2) стремление продать землю; 3) желание вести самостоятельное хозяйство. По сведениям, собранным Московским обществом сельского хозяйства, в 1909 г. укрепили землю в собственность для ее продажи 52,5 % опрошенных, из опасения потерять излишки земли при переделе — 27,3 % и для улучшения хозяйства лишь 18,7 %».
«Сильных хозяев» оказалось еще меньше — 4–5 %. Для создания нового социального слоя среди крестьян этого маловато…
Конечно, можно говорить — это только начало, а вот потом бы раскачались… Но сие уже из области веры. Так же, к примеру, можно верить, что нэп был прекрасным проектом, и если бы злодей Сталин его не свернул… (Подобных публикаций в конце восьмидесятых была бездна.)
Зато реформы снова породили в деревне напряжение, которое вроде бы сбили карательными отрядами. Во — первых, земля тех, кто выделялся, насовсем уходила из общины. А по какому праву? Потому что начальство так захотело! К тому же напомню, что по закону, если мирской сход не хотел выделять отруб, то прибывал земский начальник и продавливал раздел своей волей. Но земля-то разная — получше и похуже, «удобья» и «неудобья», и делить ее можно по — всякому. Как вы думаете, земский начальник действовал по справедливости? Как-то не верится. Скорее всего, он проводил в жизнь «генеральную линию», которая была за то, чтобы поддерживать желающих выделиться. Можно догадаться, кому отходила лучшая земля. А ведь большинство земских начальников были дворянами. То есть — «снова баре нас обманывают». И получили…
Член Государственного совета М. В. Красовский, выступая на Госсовете с докладом, посвященным Указу 9 ноября, отмечал: «Оказалось, что вместо степенных мужиков, которых думали получить в Думу в качестве представителей крестьянства, явилась буйная толпа, слепо идущая за любым руководителем, который разжигает ее аппетиты».
Князь М. М. Андроников, которого уж никак нельзя назвать левым, докладывал великому князю Николаю Николаевичу:
«Конечно, путем репрессий и всякого рода экзекуционных и административных мер удалось загнать в подполье на время глубокое народное недовольство, озлобление, повальную ненависть к правящим, — но разве этим изменяется или улучшается существующее положение вещей? …В деревне наступает период 'самосуда', когда люди, окончательно изверившись в авторитете власти, в защите закона, сами приступают к 'самозащите'… А убийства не перечесть! Они стали у нас обыденным явлением при длящемся 'успокоительном' режиме, только усилившем и закрепившем произвол и безнаказанность административных и судебных властей».
Сейчас является общим местом говорить, что большевики, придя к власти, начали проводить всякие социальные эксперименты. А чем занимался Столыпин? Именно социальными экспериментами, которые не находили в народе никакой поддержки — в отличие от большевиков.
Недаром в 1917 году столыпинских хуторян начали громить раньше, чем помещиков.
С переселением вышло еще хуже.
«Переселенческая политика особенно наглядно продемонстрировала методы и итоги столыпинской аграрной политики. В 1908–1909 гг. за Урал двинулась огромная масса крестьян — 1,3 млн. Большинство их там ожидали, начиная с переезда в знаменитых 'столыпинских'[95] вагонах и кончая прибытием на место, полное разорение, смерти, болезни, неслыханные мучения и издевательства чиновников. Главным итогом стало массовое возвращение на родину, но уже без денег и надежд, ибо прежнее хозяйство было продано. За 1906–1916 г. из-за Урала возвратилось более 0,5 млн человек, или 17,5 %; в 1910–1916 гг. доля возвратившихся составила 30,9 %, а в 1911 г. — 61,3 %».
Обычно провал переселенческой политики объясняют отвратительной организацией этого процесса, воровством и равнодушием чиновников. Это всё было. Глава МВД мог бы организовать процесс и получше. Но ведь в XVII веке люди вообще шли за Урал на свой страх и риск! Да только в те времена никто не считал ушедших, и шли они, по сути, «в один конец». Сколько сгинуло в пути, умерло от болезней и голода — никто не знает. А в XX веке было полегче, и те, кому не повезло устроиться, сумели вернуться. С другой стороны, на такие рискованные дела, как переселение в незнакомые края, идут люди с особым складом характера. При Столыпине такие, скорее всего, предпочли попробовать себя на тех же хуторах, в бизнесе и так далее.
Но в любом случае — можно представить, с каким настроением люди возвращались. Успокоению страны это отнюдь не способствовало.
«При всех трудностях, с которыми сталкивались переселенцы, они несомненно внесли, как показано в обширной литературе, существенный вклад в хозяйственное освоение новых регионов. Однако переселения не ослабили ни земельной нужды крестьянства, ни социальной напряженности в деревне. Не привели они и к заметному росту могущества состоятельных слоев деревни, хотя прежде всего им достались земли переселенцев».
