Конечно, Родион Раскольников — это крайность. Но представьте приезжего молодого парня в «блестящем Петербурге» с его многочисленными соблазнами. У всех ли найдутся силы экономить? Вот именно. Гарин — Михайловский в повести «Студенты» описывает эпизод, когда трое разгильдяев элементарно не могут выйти на улицу, потому что продали старьевщику всё, включая штаны. Некоторые, впрочем, выкручивались. Профессор Н. А. Башилин писал, что в свою студенческую юность он и его приятели подхалтуривали, клепая книжки про «великого сыщика Ната Пинкертона», «похождения Рокамболя» (бесконечный цикл о приключениях великосветского мошенника) и тому подобное. В Петербурге и Москве существовало множество контор (издательствами эти заведения назвать трудно), которые тискали подобную продукцию.
Обычно студенты объединялись в землячества, которые часто являлись, так сказать, межвузовыми. Это были неофициальные структуры, но на них администрация закрывала глаза. (К примеру, в Петербурге в начале XX века большим влиянием пользовалось очень сплоченное украинское землячество.) Это способствовало общению студентов разных вузов и как следствие — распространению «самиздата». Кстати, ребята тогда были не ленивые. Один из тогдашних студентов вспоминал, что переписал от руки «Манифест коммунистической партии» Маркса и Энгельса — не такое уж маленькое произведение, заметим. Хотя никаким революционером он не был, а просто хотелось иметь собственный экземпляр, несмотря на то, что за хранение таких произведений можно было вылететь из вуза. Но вот хотелось.
Одной из форм студенческой деятельности были сходки — вузовские, факультетские, земляческие. Далеко не всегда они носили «крамольный» характер, но революционерам на таких собраниях выступать было очень удобно. Вузовское начальство и давившая на него охранка пытались эти сборища ограничивать, например, требовали присутствия представителей администрации — что давало новый повод к недовольству.
Еще одним популярным развлечением было устраивать обструкцию профессорам, вызвавшим по какой-то причине недовольство. Кто знает, как такие вещи делаются, тот понимает, что достаточно иметь в аудитории человек двадцать активистов, которые начнут свистеть — и занятия будут сорваны.
Вообще-то студенты были веселыми ребятами. Студенческий праздник, Татьянин день, являлся, конечно, не нынешним Днем ВДВ, но тоже шумным мероприятием со всеми последствиями, отсюда выходящими.
Стоит помянуть и об еще одной черте тогдашних студентов, которая сейчас уже полностью исчезла. Речь идет о так называемом товариществе. Конечно, нет ничего плохого в том, что ребята, к примеру, собирают деньги в помощь своему заболевшему товарищу — а ведь собирали, отдавая последнее! Но в случае «студенческих историй» действовали уже иные принципы: «Наших бьют!», «Все побежали — и я побежал». А кому хочется показаться «плохим товарищем», если тебя после этого будут «держать за чмо»? Особенно если курсистка, которая тебе нравится, рвется в бой? При создании массовых беспорядков такой средой манипулировать очень просто.
Так что понятия «студент» и «революционер» являлись чуть ли не синонимами. В романе Соболева «Капитальный ремонт» главный герой, гардемарин, совершенно верноподданный, спокойно относится к тому, что его знакомый — марскист — революционер. Дескать, это просто традиция такая, корпоративный стиль поведения.
«Пажи и правоведы должны быть фатоватыми, павлоны и николаевское кавалерийское — круглыми идиотами, гардемарины.
Морского корпуса — сдержанными и остроумными, а студенты — волосатыми и обязательно революционерами. Таков был стиль каждого учебного заведения, и студент, занимающийся революцией, казался Юрию гораздо естественнее, чем студент — белоподкладочник, раскатывающий на лихачах, как правовед, французя- щий, как лицеист, и называющий царя не царем, а его величеством, как пажи».
Так оно во многом и было, да не всегда. Чем дальше — тем большее количество ребят начинало слишком далеко заносить.
Но вернемся к Владимиру Ульянову. После студенческой истории он оказался высланным из Казани и засел без дела в поместье Кокушкино, где и начал перечитывать идола народников Чернышевского. Как впоследствии говорим сам Ленин, именно с этого-то всё и началось.
«Политический вождь должен быть решительным и, раз поставив себе определенную цель, идти беспощадно до конца». Это не Ленин, это Чернышевский. Сам Ленин в 1904 году на вопрос одного из молодых большевиков, когда он начал интересоваться марксизмом, ответил: «Могу вам точно ответить: в начале 1889 года, в январе». В 1891 году Владимир Ульянов добился разрешения на сдачу экстерном экзаменов за университетский курс.
«15 ноября 1891 года юридическая Испытательная комиссия С. — Петербургского университета присудила В. И. Ульянову диплом первой степени, соответствующий прежней степени кандидата прав».
Есть еще один миф — дескать, Ульянов никогда нигде не работал, а только занимался революцией. Но 4 января 1892 года присяжный поверенный Андрей Николаевич Хардин подал в Самарский окружной сущ рапорт о том, что «дворянин Владимир Ильич Ульянов заявил желание поступить ко мне в помощники присяжного поверенного». То есть по сегодняшнему — будущий вождь революции стал помощником адвоката. Конечно, это не вкалывать на заводе или в шахте — но нынешних адвокатов никто бездельниками не считает. Дел Ульянову хватало. Тем более, к этому времени наиболее ушлые крестьяне тоже пристрастились к сутяжничеству.
«Нынешние критики Ленина пишут о том, что за краткое время своей адвокатской практики он провел лишь считанное количество мелких уголовных дел, из которых ни одного так и не выиграл. Между тем анализ юристом Вениамином Шалагиновым сохранившихся в архиве судебных дел, по которым выступал В. Ульянов, говорит о ложности подобного вывода.
Его первой защитой, 5 марта 1892 года, стало дело крестьянина Василия Муленкова, обвинявшегося по ст. 180 Уложения о наказаниях в 'богохульстве'. По этой статье любые 'слова, имеющие вид богохуления или же поношения святых господних или же порицания веры и церкви православной', даже если они учинены были 'без умысла оскорбить святыню, а единственно по неразумению, невежеству или пьянству', неизбежно и без всякого изъятия карались тюрьмой. И все — таки В. Ульянову удалось смягчить приговор, сократив срок наказания.
11 марта Ульянов выступил защитником по делу крестьян села Березовый Гай Михаила Опарина и Тимофея Сахарова, забравшихся в сундук к местному богатею Мурзину. Поймали их с поличным. Вина была несомненна. Но и в этом случае адвокату удалось смягчить приговор.
16 апреля слушалось дело крестьян Ильи Уждина, Кузьмы Зайцева и Игната Красильникова, батрачивших в сельце Томашева- колке. Они пытались украсть хлеб из амбара кулака Копьякова и были взяты на месте преступления.
5 июня — дело крестьянина М. С. Бамбурова. 9 июня — крестьян П. Г. Чинова, Ф. И. Куклева и С. Е. Лаврова.
И так дело за делом. Добился оправдания по трем мелким кражам совершенно обнищавшего крестьянина. Добился освобождения из тюрьмы и оправдания 13–летнего батрака Степана Репина. И, проанализировав все сохранившиеся восемнадцать дел, по которым выступал Ульянов, В. Шалагинов делает вывод: он выигрывал почти каждое дело — либо у обвинения против обвинительного акта, либо против требования обвинения о размере наказания.
Одно из дел, которое вел Ульянов, получило довольно широкий резонанс. В мае 1892 года Владимир с Марком Елизаровым поехал в Сызрань. Оттуда они собирались в деревню Бестужевку к брату Марка Тимофеевича. Для этого надо было перебраться на левый берег Волги. Они наняли лодку и поплыли.
Но в Сызрани пароходную переправу держал известный купец Арефьев, ревниво оберегавший свою 'монополию'. Завидев лодку, он приказал догнать ее, 'взять в багры' и прилюдно, с позором вернуть обратно. Проделывал он такое уже десятки раз, все к этому привыкли, полагая, что найти управу на самодура невозможно. И Арефьев был крайне удивлен, когда узнал, что какой-то Ульянов, без всякой выгоды для себя, подал на него в Самаре в суд за самоуправство по статье, предусматривавшей тюремное
