Что удалось выяснить?
Графологическая экспертиза (графолог-любитель) утверждает, что оба почерка принадлежат одному и тому же лицу. Мне непонятно, как это может быть, но эксперт уверяет, что люди о двух почерках не такая уж и большая редкость. Как правило, говорит он, это так называемые 'переученные левши', то есть левши, которых с детства принуждали пользоваться правой рукой. Он уверяет, что такое отношение к левшам еще в недавнем прошлом было чуть ли не общепринятым (во что верится с трудом). По его словам, таких людей отличает крайняя несамостоятельность поведения, резкие беспричинные смены настроения, несобранность, несколько неуклюжий, но неутомимый полет воображения. На мой вопрос, можно ли считать эти признаки необходимыми и достаточными факторами формирования личности, способной на инсайт, то есть на внезапное постижение ситуации в условиях острого стороннего психологического давления, эксперт ответил, что это выходит за пределы его компетенции. Эксперт убедительно показал мне, что почерки практически отличаются только наклоном, и даже предложил программу конформного преобразования одного почерка в другой на экране дисплея. Программа очень помогла мне при чтении неясно написанных слов.
Специалист по вычислительной технике (из числа моих друзей) ознакомил меня с процедурой излечения записи, пораженной программными вирусами, и рекомендовал оборудование. Следуя его указаниям, я довольно успешно восстановил запись на дискете С1. Оказалось, что это стихи. Моя поэтическая эрудиция слаба, но все же мне удалось провести экспертизу на авторство записанных стихотворений (подробности и выводы см. в тексте). Возможно, кое-кому из читателей удастся пойти вперед в этом отношении дальше, чем мне. Сочту их указания неоценимой помощью.
Неоднократно обследуя листы Документа В, я обнаружил, что в отраженном поляризованном свете удается прочесть текст, смытый ацетоном, по следам, оставленным на бумаге пишущим инструментом. Восстановление смытого текста — занятие весьма кропотливое (и, должен заметить, не всегда оправданное), но мне спешить не приходилось. Результат налицо — лишь об оторванных частях смытых текстов я не могу высказать сколько-нибудь убедительных соображений.
Наибольшую сложность представляло приведение записок к форме последовательного изложения. Мне удалось разработать и применить несколько приемов алгоритмизации такого приведения, но сведения, приведенные в документах, иногда настолько недостаточны, что раз или два я почувствовал себя обязанным сделать вставки, дабы пояснить канву событий хотя бы в меру своего понимания. И за это приношу покорнейшие извинения читателям, более проницательным, чем я.
Теперь об имени автора и названии записок. В текстах имя не упоминается ни разу. Почти все двадцать лет я был убежден, что оно мне известно (со слов депонента). Это имя я и вывел в название записок, отправляя магнитопись литературному агентству. Через полгода агентство известило меня о заключении издательского договора, но одновременно прислало три предварительных рецензии за подписями авторитетных экспертов мемуарного жанра. В каждой из рецензий выражалась одна и та же претензия: с какой-де целью публикатор изменил общеизвестное имя автора записок? — причем во всех трех приводились якобы истинные имена, и во всех трех — разные.
Тогда я решил убрать имя автора даже из названия. Выбор нового названия я доверил остроумной программе, как говорят, применяемой профессиональными литераторами. Полученный результат поначалу меня несколько коробил, но постепенно я привык к новому названию и даже вижу в нем некий смысл. Труды же по установлению истинного имени автора оставляю грядущим поколениям исследователей, если они не найдут себе более плодотворного занятия.
По обычаю, в конце предисловия полагается благодарить конструкторов и производителей электронных устройств, задействованных в работе, но, положа руку на сердце, теплых слов признательности заслуживает лишь небольшая группа работников бюро обслуживания, беспрекословно и мгновенно заменявшая хромающие блоки заикающимися и наоборот. Их горячее сочувствие и хлопотливая готовность Помочь явно не соответствовали той малой корысти, которую они при этом извлекали. Только благодаря им я сохранил веру в технический прогресс и человечество, а последнее немаловажно, когда готовишь к печати материалы такого рода.
Битюг он. Битюг артиллерийский!
Зеванула обслуга, бочком-бочком подвинул он ворота и потопал по белу свету. Копыта — каждое с государственный герб, об что приложит, все вдребезги. Ноздри паром бухают — Гекла на раздумье. Лбище с Книгу Судеб, а под ним — робконько мечтаньице о битюжьем царстве. О водах — мути, не замутишь, о травах — топчи, не затопчешь.
Прет себе битюг и преуспевает. Не сбруя на нем колом стоит, а как бы фрак. И все равно от него конским потом шибает — орхидейки мигом дохнут, стоит ему вжучить цветок в лацкан своей конопатой лапищей.
Однако это модно — мордовать на лацкане какую-нибудь живность, платя за это тысячные штрафы. Моде надо следовать — так нашептывают консультанты. Про орхидейки на лацкане это не он сам придумал — консультанты подсказали. Да вот беда — мрут цветочки. Думал-думал — изобрел: холуй таскает за ним переносную оранжерею и каждые полчаса подает его битюжеству свежую пленницу, цена ей — фиг-нолик, а все же…
Наверняка он и ко мне ввалится в сопровождении своего орхидей-лейб-гиммлера, чтобы тот заодно раскинул нам достархан на двоих.
Ввалится, всю скворешню мне обтопочет, пару книг локтищами с полок на пол вывернет, вон ту стекляшку смахнет, взмокнет от стыдухи, спросит, почем взята, и предложит мне в битюг раз больше. Это такой у битюгов способ просить прощения.
Душевные переживания бухнут ему изнутри в стенки, он пошатнется и рухнет в кресло. Рухнет, умильно уставится, и мы приступим к ритуалу отвержения даров…
Дары — это так у битюгов называется меновая торговля.
Битюг дарит — значит, ему что-то позарез нужно. Дар принят — битюг разом переходит в режим домогательства. Теперь у него есть право. Зубом! Копытом! Боком! Жмет! Пыхтит! Насилует! От имени, справедливости и любви.
Недра битюжьи обильны огненной любовью — прекрасным платежным средством двуцелевого назначения. Порция любви — одновременно расплата за все прошлое и залог за все будущее. Еще подарить какую-нибудь пустяковину, фиг-ноличек, — и все наше, битюжье, законное. Вали!..
Во время оно толку с меня битюгу было на фиг-нолик. Облезлая кошчонка на живодерне имела больший шанс выжить, чем я рядом с ним. Ударил черный час — битюг решил, что я могу быть полезен. Цена мне стала — миллион, я обдан его любовью до гроба. Надо ж так оплошать!
В придачу к любви мне предлагалась Нобелевская премия по астрономии. Нет такой? Учредим.
В какой-то черной дыре очередной пастырь завел академию наук на манер штрафного батальона. Так, может быть, я приму от него галуны полного четырехзвездного колдуна от естествознания. Плюс дарственную на тихий островок при экваторе. С гуриями, лаблаториями.
Слава богу, я не коллекционер. Тут бы он меня пришпилил.
А может, начать коллекционировать? Какие-нибудь там струйки дыма от черных дыр.
Втравил-то его во всю эту историю я.
Тут он прав.
Хороший мужик. А мается. Из-за меня.
Но чем я теперь-то могу помочь? Чем?..
А началось и впрямь во время
— Здесь Босоркань. Мазепп, ответь Босорканю!..
То была незабвенная пора всеобщей переписи астероидов. Ее готовили долго, всесторонне, тщательно, так что нам, счетчикам, было что расхлебывать.
Я, штатный счетчик двадцать третьего сектора, обязан был, высадившись на астероиде, развернуть комплект «Учет», произвести все мыслимые замеры и расчеты, свести результаты в таблицу, перенести таблицу на здоровенный алюминиевый шильд и установить этот шильд на самом видном месте сего
