слез. Он хотел что-то сказать, но только смотрел и смотрел…
Он все-таки еще хотел что-то сказать… Его губы скривились, и он, как ребенок, уткнулся в ее плащ, чуть пониже шеи.
СТРАННАЯ ГИПОТЕЗА ПРОФЕССОРА НЕВАДАГО
Профессор Невадаго сухо поздоровался, пригласил Вольда в кабинет и без лишних слов приступил к делу.
— Важны подробности. Собственно, рабочая гипотеза у нас уже есть, какой бы необычной она вам ни показалась. Но мелочи всегда убедительны, особенно в этом случае… Да… Вы говорите, что в момент пробуждения вы бросились к экрану. Экран был пуст. Что ж, возможно, это вполне реально… М-да, реально… Неужели вам ничего не показалось заслуживающим внимания, кроме этой пластинки? Ну? — Невадаго выжидательно уставился на собеседника.
— Нет. Ничего. Разумеется, ничего больше, ведь я сказал бы вам об этом раньше. Кроме ощущения небольшой слабости и головокружения, о котором я уже говорил вам. Нет, все было, как обычно. Я проснулся и продолжал полет. Потом я нашел в кармане вот это, — и Вольд дотронулся до пластинки, лежавшей на столе, — она меня так заинтересовала, что я сообщил о ней…
— Ну хорошо, — Невадаго наклонился над столом, спрятал пластинку и внимательно посмотрел на Вольда из-под очков. — Хорошо. Теперь слушайте внимательно, потому что вы все равно должны это знать. Ракета была пробита метеорами в нескольких местах. — Профессор помолчал, невольно усиливая эффект последней фразы. Его глаза внимательно изучали собеседника, а рука потянулась к портсигару. — Ракета была изрешечена, а вернулась целехонькой. Как вы объясните этот небольшой парадокс?.. Вы сейчас поверите в то, что я говорю, Вольд. Мы нашли следы ремонта. Это было очень трудно, почти невероятно… над ней поработали ювелиры — девять пробоин, подумать только… Нет, нет, слушайте спокойно, Вольд, я расскажу все по порядку. Вы все равно должны все знать… Конечно, восемь пробоин появились из-за первой. Первый метеор вывел из строя кое-какие приборы, а потом началось… Удар за ударом. Представляю себе, как это выглядело… Но вас, Вольд, к этому времени согласно моей гипотезе уже не существовало. Вы были мертвы.
Невадаго предупредительно подвинул собеседнику портсигар, холодным и умным взглядом предостерегая его от ненужных вопросов.
— Вас не существовало, — повторил он задумчиво, — конечно, я допускаю, что это только моя гипотеза, но иначе быть не могло. Не могло, Вольд, повторил он спокойно. — А потом, когда пилот проснулся и целехонькая ракета пошла по-прежнему курсу, это был уже не тот пилот. И не та ракета. Ракета отремонтирована, как я уже вам говорил, а пилот…Спокойно, Вольд, это не бред, вы должны это знать… а пилот был подменен абсолютно точной копией с него. Вы не Вольд, и труднее всего поверить в это вам самому. И в то же время вы тот же самый Вольд, который ужасно хотел спать в этом проклятом облаке, — в это трудно поверить нам…
Договорив, Невадаго потянулся к папиросе, в его взгляде Вольду почудилось новое выражение, которого раньше он не замечал. Все то, что говврил ему профессор, он пока считал каким-то недоразумением, хотя и был далек от мысли, что кто-то из них двоих сошел с ума.
— Вот копии протоколов обследования ракеты после ее возвращения, Невадаго, скрипнув ящиком старомодного стола, подвинул несколько машинописных страниц. — Не спешите, посмотрите внимательно, особенно выводы. Я не буду вам мешать.
Профессор отошел к книжному шкафу. Вольд листал протоколы. Химический анализ, структурный анализ — все в норме. Усталость металла… диаграммы… корпус ракеты и на нем пятна… Вольд насчитал девять пятен-зон абсолютно того же состава, но с небольшими отклонениями в физических показателях…
Да, это пломбы — с ума можно сойти. Приборные стойки — и опять пятна на диаграммах — следы ремонта.
— Послушайте, — тихо окликнул Вольд профессора, делавшего вид, что он разыскивает в шкафу какую-то книгу, — вам удалось узнать, что же это за штуку я нашел тогда в кармане? С пластинки ведь все и началось, как я понимаю?
— Не будьте наивны, Вольд. Мы совершенно не знаем, что это такое. Именно потому, Вольд, я и вызвал вас сюда, хоть я и допускаю, что вы и без меня не скучали бы. Видите ли, назначение этого предмета очень трудно угадать. Конечно, с самого начала было ясно, что, вероятней всего, она осталась у вас случайно — ее не могли оставить преднамеренно. Это шло бы вразрез со всем остальным, Вольд. Это не вязалось бы с их основной задачей. Да, девять пробоин и пилот… Творцы пожелали остаться неизвестными. Они сделали все, чтобы скрыть происшедшее. Они почти достигли цели. Пластинка была забыта у вас в кармане. Но для нас этого оказалось достаточно, Вольд. Мы отлично знаем, Вольд, наши возможности. Мы знаем, на что способны наши руки и наш мозг, мы построили стройное здание науки, мы в муках родили совершенные машины и автоматы. Но никогда ни одна человеческая рука не могла держать подобной вещицы. Ни одна. Никогда. Почему? Видите ли, Вольд, удалось исследовать очень маленький наружный участок пластинки, микрон на микрон. Его атомы уложены, как кирпичи. Самые разные атомы. Я не могу привести никакой удачной аналогии, Вольд. Затейливое архитектурное сооружение из элементов, соединенных по законам какого-то сложного кода. Причудливая мозаика из молекул и атомов. Простите, я увлекся, следовало бы пока помолчать, все равно это пока невозможно передать словами. Мы напали на след, Вольд, и вы должны помочь нам, раз уж вам так повезло.
— Невероятно, профессор… Должны же быть у вас факты… доказательства?.. Или в этом случае они не обязательны?
— Никаких. Ничего, кроме того, что я вам сказал, — поправился профессор, подумав. Он замолчал и долго мял потухшую папиросу.
— Что это было за облако, Вольд? — вдруг резко спросил он без всякого перехода. — То есть я хочу спросить, что это были за метеоры? Конфигурация, вес — хотя бы очень приблизительно?
— Не знаю. Но разве это так уж важно, профессор?
— Как знать, как знать… — тихо пробормотал Невадаго. — Мы просто не можем поставить себя на их место, а они… впрочем, не будем фантазировать.
…Темнота создавала иллюзию одиночества. Вечер был так тих и яркие звезды мерцали так спокойно, что, если бы Вольд прислушался, он ничего не услышал бы, кроме звука собственных шагов.
Он мысленно продолжал разговор. Совершенно неожиданно к нему пришло убеждение, что в рассуждениях профессора есть слабое звено. Но какое? Не. приятный металлический голос профессора снова и снова спорил с ним, убеждал, успокаивал… Да, он прав. Факты. Логика. Неопровержимые заключения.
Значит, все так и было? Слабого звена не находилось. Но откуда же все-таки эта необъяснимая убежденность в его существовании?.. Откуда?
«Я Вояьд. Я же отлично помню, как все было, — попробовал он в который уже раз мысленно спорить с профессором. — Я уснул и потом проснулся. Все было в порядке. Я отлично себя чувствовал. Я помню все, потому что я Вольд Сухарев, и никто другой.
Ведь это я в школе убежал с урока биологии в кино вместе с Колькой Утриловым. И часы с компасом мне подарили в день рождения, я их еще показывал девчонкам. Одна попросила примерить и разбила часы, а компас так и остался цел. Она очень испугалась тогда. Мне ее стало жалко. «Хватит плакать, — сказал я ей, — мне все равно- часы не нравились, хорошо, что ты их разбила». Мы с ней потом подружились…»
РЕАЛИСТИЧЕСКИЙ ФИНАЛ
Они шли по аллее, похожей на коридор: справа и слева подстриженные кусты, немного дальше —
