называть его имени. Представьте себе влюбленных парня и девушку. Он симпатичный, немного застенчивый, сосредоточенный, внимательный. Она очень обаятельная, наблюдательная, сметливая. Ему пора идти в армию. Служба нелегкая, в солдатской бане по углам лед, не хватает угля, не работают котлы; старослужащие, 'деды', как их окрестили, стягивают со слабых одеяла (иные спят под шинелью), берут себе масло из солдатских пайков; оружия не дают, приходится работать на кухне, на офицерских участках, на лесоповале, на строящемся шоссе. Парень, приуныв сначала, находит силы противостоять невзгодам.
Зимой - простуда, лазарет, по ночам душит кашель. И как раз в это время он перестал получать письма от девушки.
Поправляется, является в часть, ждет писем - их нет. Может, нашла другого, штатского? Отправляет очередное солдатское письмо - снова молчание. Ладно. Ждет. Надеется. Потом пишет родителям. Спрашивает о ней. Через три недели - от них письмо. О ней ни слова. Забыли его вопрос?.. Или...
Служба идет своим чередом. Наконец и с техникой довелось ознакомиться. Привык солдат и к будням, и к лишениям - и вот словно невидимая кисея прикрыла от него прошлое. Будь что будет. Как поется в давнишней песне, если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло. Подружился с сибиряком. При луне, даже после отбоя, успевают сыграть партию в шахматы.
Читает старенькую книжку Чехова - там все-все о любви, и об измене, и о надежде, даже о дуэли. Молодому дуэлянту Лаевскому его избранница изменяет с полицейским приставом Кириллиным, а он этого не замечает, стреляется из-за какого-то пустяка с зоологом фон Кореном, из немцев, изучающим фауну Черного моря, - оба, впрочем, остаются живы и здоровы.
Солдат узнал, как это бывало раньше, лет сто назад:
'Она уже два раза, в отсутствие Лаевского, принимала у себя Кириллина, полицейского пристава: раз утром, когда Лаевский уходил купаться, и в другой раз в полночь, когда он играл в карты. Вспомнив об этом, Надежда Федоровна вся вспыхнула и оглянулась на кухарку, как бы боясь, чтобы та не подслушала ее мыслей'.
Солдата поражало, как просто думала обо всем этом сама Надежда Федоровна, молодая дама из прошлого века. 'Она с радостью соображала, что в ее измене нет ничего страшного. В ее измене душа не участвовала; она продолжает любить Лаевского, и это видно из того, что она ревнует его, жалеет и скучает, когда он не бывает дома. Кириллин же оказался так себе, грубоватым, хотя и красивым, с ним все уже порвано и больше ничего не будет. Что было, то прошло, никому до этого нет дела, а если Лаевский узнает, то не поверит'.
Все прошло, она как бы и не изменяла, тем более что любимый даже и не поверит, если узнает. Солдат перечитал рассказ и всю книжку. На сон грядущий возникли ретрообразы. Дама с завитками волос, самая красивая и молодая в городе - так она думала о себе. Дельфины выпуклых ног в ярко-фиолетовом, серебристо-анилиновые подвязки, тускло-искристое свечение полукорсета с хлесткими, растягивающимися, как тонкая проволока, шнурками. Даже она понимала в то утро, что это тайна с ее приглушенными звуками, которые могут рождаться, когда ломают ветки, рвут цветы и косят густую траву. А он не видел и не слышал, разрушая привычно-неуклюжими словами и движениями начинавшуюся музыку особого мира, который она создала вокруг себя силой женской фантазии. И еще поразило солдата вот что: когда она решила, что все, конец, он снова появился и потребовал свое, и она уступила. Выходит, любовник - явление пожизненное. Этого солдат не знал до Чехова.
Надя... так звали и его девушку. Совпадение. Солдат стал немного философом, подумал, что это на пользу. Просто философия - роскошь, а вот когда такие обстоятельства - как раз впору о ней вспомнить.
...Ему снится странный сон. Будто бы идет Надя в очень светлом платье, и волосы ее, плечи, руки сияют от солнечных лучей. Он ее окликает. Она молчит, улыбается ему таинственно, удаляется - и ни слова, ни единого словечка. А там склон с высоченной травой. И она почти бежит туда. Он не успевает за ней. Она скрылась в волнах травы. Он ищет и зовет - нет ответа. Он замирает. Идет ее мать в черном платке. Она прикладывает палец к губам: молчи, мол. Он зовет в последний раз и просыпается. Дружок его тоже просыпается, спрашивает:
- Ты кого-то звал?
- Так... прошлое.
- Не горюй!
- Обещаю.
Миновала зима, последние метели были уже в марте, потом - солнце, теплая вода, синие разводья на реке, теплые после полудня золотистые стволы сосен, Теплей и светлей солдату. Летом обещали отпуск. Нет, не надеется, но вспоминает и держится. И друг рядом. Пожал руку на платформе, пожелал счастья. Поезд идет на запад. Думает солдат: что же с ним происходит? Свободное время - мать философии. Утро. Еще одно. Вот он, родной город. Выходит из вагона. Глазам не верит.
Она. Надя. Идет к нему. На ней длинное белое платье. Улыбается. Она уже рядом, в ее улыбке - грусть. В левой руке букет папоротников и невзрачных лесных цветов.
Солдат растерян, спрашивает, почему не писала, что случилось, хотя не хотелось с этого начинать, и вообще - он был готов ко всему. Если захочет сама расскажет. А Надя говорит с ним негромко, в глазах - потаенный свет, ласка. Прошлое совсем как бы растворилось, остаются они, он и она.
- Зайдем в кафе? - спрашивает она. - Не здесь же объясняться - люди.
- Зайдем, - отвечает он, - я и сам об этом подумал. Здесь, у вокзала, есть то, что нужно, помнишь?
Еще бы!.. Она помнила. Они сюда зашли, когда она его, стриженого, провожала в армию в прошлом году.
Сели за столик. Такие же холщовые скатерти, бумажные цветы на салфетке. Она говорит:
- О себе расскажу, а ты как? Меня помнил там, в краю гор, тайги и бурых медведей?
Подошел официант, поздоровался, принял заказ. В зале свободно, он вернулся через минуту-другую с подносом в руке, принес красное вино, хлеб, наполнил бокалы.
- Кофе заказать? - спросил он громко. Солдат полуобернулся к Наде, да слишком резко. Опрокинул бокал с вином - и прямо ей на колени. Забыл о кофе, даже покраснел от досады. Вслед за официантом Надя быстро пошла к туалету, бросив на ходу:
- Не переживай. Пойду замою.
Прошло десять минут. Официант подошел с кофе. Нади нет. Насчет кофе она так и не успела дать ответ. Может, лучше сок или чай? Солдат озадачен, поднялся и пошел к дамской комнате. Под темным женским профилем на табличке курила у двери девочка в сиреневом платье.
- Ты знаешь... - обратился к ней солдат и попросил посмотреть, что за дверью происходит.
Она кивнула, улыбнулась, вошла туда и вернулась, оглаживая влажной рукой лоб, - видно, освежилась под краном.
- Никого там нет, - сказала она. - Хочешь, сам зайди. Говорю же никого! Значит, потерял ее, - снова улыбнулась девочка.
Солдат приоткрыл дверь туалета. В сердцах захлопнул ее, выбежал на улицу, обежал вокруг кафе, вернулся, расплатился с официантом, хлебнул два глотка красного терпкого вина... Что делать? Пора домой, решил он.
Дома мать рада-радешенька. А сын невесел. Она звонит отцу на службу. А сын ее перебивает и о Наде...
- Надя? - воскликнула она. - Да ведь она умерла несколько месяцев назад. Мы и сами узнали с опозданием. Думали, ты знаешь, или расстраивать тебя отец не хотел, уже не помню... Белокровие у нее было, в два-три месяца ее свалило.
- Как умерла? Что ты говоришь? - Брови солдата сошлись на переносице. Да я с ней только что был в кафе. Она меня на вокзале встретила, мать! Одумайся! Вот с этим букетом встречала. Мать... что с тобой?
А та - в слезы. Пришел отец, нашел фото в альбоме, вместе с сыном направился в кафе - и к официанту с фоткой улыбающейся Нади.
- Она самая, - кивнул официант. - Только что сидела с вашим сыном вон за тем столиком. Кофе они не стали, видно, спешили. Она даже раньше вышла, платье замыть, красное вино на него попало.
