— Здесь не слышно и не видно даже зверей, — сказала она. — А ведь они где-то есть. Ты не боишься? — Она испытующе смотрела мне в глаза.
— Нет причины для беспокойства. До сумерек еще часа полтора. До полной темноты — часа два. На юге быстро темнеет, к сожалению. Что касается зверей, то здесь водятся шакалы, зайцы, куницы, медведи. Но увидеть их трудно именно потому, что они сами хорошо видят и слышат человека. Охотники поэтому, чтобы выследить их, вынуждены прибегать к помощи других зверей.
— Каких? — спросила Женя.
— Собак. Хотя, конечно, ты можешь возразить, что собака не зверь, а домашнее животное, и я с тобой должен буду согласиться.
— Пойдем быстрее, — сказала Женя.
И мы пошли дальше, в ущелье третьей на нашем пути балки — Глубокой. По ее неровному, выщербленному склону вели каменные ступени. Деревянные перила и поручни, некогда помогавшие туристам, теперь находились в таком жалком состоянии, что мы не рисковали прибегать к их помощи. Субтропические джунгли обступили нас, они словно соскучились по человеку и хотели заключить нас в объятия. Чащобы с лианами и папоротниками, кизилом, самшитом и лавровишней уступили место буковому лесу. Под вековыми буками зеленела мягкая хвоя тисов. На древних пнях и близ валежника белели сыроежки и грузди.
Новый подъем — и мы оказались рядом с угловой башней крепости. Сохранились остатки стен высотой не более восьми метров, колодцы башен, уходящие в скалу, державшую некогда все сооружение. Плоские камни связаны томпотом, очень прочным известковым раствором.
— Крепость когда-то была грозой для всей долины. Быть может, здесь шли торговые караваны к морю и обратно.
— И это все, что известно о крепости?
— Да, — ответил я. — Вот башни, стены, древние камни, которым почти нечего рассказать о человеке. Лично я думаю, что крепость в глубокой древности осталась недостроенной.
— Пора, — сказала Женя. — Начинает смеркаться.
Мы стали спускаться к ущелью. На краю рощи тысячелетних тисов мелькнуло редкое дерево хмелеграб, листья которого напоминают о грабе, а плоды-шишечки — о хмеле. Женя даже не слышала о нем. Потом миновали источник с ключевой студеной водой, чашу под скалой, где лениво плавали тритоны, где папоротник венерины кудри, омываемый брызгами, опускал прихотливые побеги в подводный мирок. Через несколько минут мы вступили на деревянное полотно из досок, нависшее над ущельем. Оно было похоже на памирские овринги, о которых я читал в книгах. Полотно это цеплялось за каменные выступы, кое-где оно опиралось на толстенные бревна, укрепленные в расщелинах скал. Оно было некогда достойным завершением маршрута большого кольца, дававшего туристам и любопытным возможность не только увидеть ущелье, но и испытать ощущение высоты, когда при взгляде вниз замирает сердце. Я шел впереди и велел Жене держаться от меня на расстоянии двадцати шагов.
Шаткая деревянная терраса нависала над пропастью. Две сорвиголовы отважились ответить на вопрос: можно пройти над обрывом или нет? Если дойдут до конца его, значит, можно… если нет — нельзя. Боялся я за Женю. Я оглядывался, всем своим видом давая понять, что есть еще возможность повернуть назад и второй раз увидеть старую крепость, которая ей так понравилась.
Вот открытое место, где виден темный глаз пещеры над головой. Там раньше была целая колония летучих мышей. А сейчас? Я окинул взглядом подъем…
И тут меня качнуло, как на палубе. И еще раз, и еще. И я уже летел вниз, беспомощно раскидывая руки, сжимаясь в комок и снова вытягивая руки в надежде зацепиться за корень дерева. А вверху таял Женин вскрик… Меня подбросило на каменном карнизе, дважды перевернуло в воздухе, и я снова увидел застывшую реку, похожую на серо-зеленое стекло. Удар. Режущая боль, еще удар о камни, хруст сломанного деревца. Падение мое тормозили кусты самшита и молодые стволики, державшиеся на крутом, почти отвесном скате. Они легко пружинили и ломались, но не в силах были удержать меня хотя бы на минуту. И где-то вверху возникал темный глаз пещеры, а на светлом еще небе застыла черная птица, которую я замечал каждый раз, когда меня переворачивало. Не ощущая уже боли, я налетел на крепкое приземистое дерево, и колючие его ветви будто схватили меня и несколько секунд не отпускали. Вспыхнула надежда: ведь я погасил скорость. Сколько метров до реки?.. Мне нужно было упасть в воду, причем на самом глубоком месте.
Дерево согнулось и стряхнуло меня вниз.
И я упал на выступы серых камней, острых и холодных. И по скале скатился вниз, оставляя следы окровавленными ладонями, и втягивал голову в плечи — единственное, что я мог сделать по своей воле. Я готов был прекратить борьбу, бессмысленность которой стала очевидной. Еще немного и я потерял бы сознание. Почти горизонтально расположенный ствол сосенки, державшийся корнями за известняки, снова приостановил падение. И тогда я почувствовал, что мне поможет давняя встреча с сестрой. Это пришло ко мне, как всегда, в самую последнюю минуту, точно нужно прошептать про себя несколько слов, чтобы перешагнуть через невозможность, через пространство.
Да, я свешивался вниз головой с ненадежной опоры ствола и знал, что сейчас рухну. Но одновременно я был впереди себя и отыскивал глазами точки опоры, каменистый откос и пузырящееся мутное стекло реки. Вот оно, глубокое место! Словно воочию я видел со стороны стену скалистого ущелья, галечный пляж, себя самого. Только это помогло мне сделать последнее движение. Я лишь помог себе нырнуть вниз, чуть правее, чем получилось бы само собой. Я нырнул вниз, чтобы попасть к следующему дереву, и опять попытался сдвинуть онемевшее, избитое тело в ту же сторону, к карнизу, с которого я упал бы в глубокую воду.
И как бы со стороны я увидел эти сантиметры, последние движения рук, ног, всего тела и знал, что мне теперь удастся бросок с карниза. Удар. Последние стоны — я лечу в реку, глотаю воздух, и холодная вода горного потока принимает меня. Не ощущаю последнего удара о застывшие волны. Но нет! Река бурлит, она отнюдь не застыла, эта иллюзия — спутник высоты. И меня волочит по каменистому дну, я не сопротивляюсь. А течение несет, несет меня к перекату, на мелкое место.
На быстром перекате я выполз на берег, раскинул руки и лежал на светлой гальке лицом вниз, потеряв счет времени. Было уже совсем темно, и в ущелье проникли струи холодных ветров, когда я встал. Медленно, поддерживая колени руками, двинулся по галечному пляжу. Когда ущелье сузилось, а берега поднялись стеной, я не решился входить в воду. Могло сбить и ударить о подводную скалу. Я выжидал, собираясь с силами. Пришла минута, когда вода перестала быть страшной. Я неуклюже нырнул, вытянул руки вперед, стараясь пальцами и предплечьем защитить голову от удара. Пальцы мои скользнули по каменному боку ущелья, у самой подошвы обрыва. У следующего переката меня подняло вверх, покатило по дну, но течение разошлось здесь по всей ширине, потому что отвесные стены отступили. Я снова выполз из воды и упал.
Только по руслу я мог выбраться из каменной теснины. Над ней поднялась слепая луна — ее пересекали быстрые облака. Ветер усилился. Вверху, в самшитовом лабиринте, завыл шакал.
С трудом закатав брюки, я увидел в тусклом пепельном свете кровоточащие раны и ссадины на ногах. Я приложил к ранам листья, разорвал носовой платок на узкие полоски и попытался их перевязать. Наконец это удалось. Ощупал ноги, руки, ключицы. Переломов не было. Лег навзничь и с наслаждением слушал вой ночного зверя. Я жив! И до рассвета доберусь до города.
Женя… Где она? Сомнений не было: она видела, что случилось со мной, и повернула назад. И вышла той же дорогой, какой мы добирались к ущелью. Самую дикую, опасную часть пути она должна пройти до наступления темноты. Часа через два меня будут искать. Хорошо бы оказаться к этому времени в городе. Нужно постараться. Иначе спасателям придется нелегко.
В путь! Ну же… Заставил себя окунуться с головой в белопенный поток, который шумел так, что заглушал другие звуки. Бил руками по камням, отталкиваясь от дна, старался держаться на стремнине, ловил широко открытыми глазами каждый проблеск, каждый лунный луч. Выбросило к замшелому камню. Я обхватил его ногами и руками, и напор потока был бессилен причинить мне зло. Кожа моя теперь улавливала толчки воды, зрение стало острым. Как раненый лосось, я продолжал пробиваться к устью реки, к морю.
Последнее купание — и я увидел огни ночного города. Хоста. Знакомые дома.
