сгущалась темнота, проступали над морем звезды. Это означало, что прогноз погоды, который дал Сергей Герасимович, был удачным.
Час. Два. Оставив за моей спиной кучку золы и холодных углей, я неспешно двинулся к городу. Выбрал ближайшую к морю тропу. Собственно, тропы никакой не было, и кое-где приходилось прыгать через заборы, но зато в звездную октябрьскую ночь не так уж странно, как я полагал, повстречать пловца близ берега.
До реки добрался благополучно. Потом верхом обошел санаторий «Волна», нырнул в декоративные чащобы и был таков.
У двери моей обители я отдышался, нашарил ключ в условленном месте под крыльцом. Вяло улыбнулся собственной проделке; на двери моей рукой было нацарапано в первый же день: «Бочка Диогена». Вместе со мной в комнатенку шмыгнул зверь. Глаза его сверкнули зеленоватым огнем. Я видел его на взгорье у костра. Это был кот, серый, как сумерки. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга. Потом он деликатно сел в углу, прикрыл свои зеленые глаза и замурлыкал успокоительно. Вот так же сидел он поодаль от костра, не мешая мне думать о Броккене, и у меня были все основания считать его самым мирным из бродячих котов.
На столе, где я хотел навести порядок, выискивал крошки черный таракан. Я подождал, пока он удалился восвояси, недовольно ворча что-то на своем тараканьем языке. Впрочем, это могло мне и показаться. Собрав влагу с оконного стекла, я мокрыми ладонями вытер клеенку, вышел к умывальнику и вымыл руки. Вспомнилось, что шерсть забредшего ко мне в гости зверя была мокрой. Да, именно так. Даже капли блестели в свете пламени. Но дождя не было. Значит, кота накрыла волна, так, что ли?
Я угостил его остатками колбасы. Сам же глотнул из фирменной стеклянной коньячной фляжки.
— Скучно здесь вечерами, — произнес я, и кот моргнул. — Скучно и холодно, правда, хозяин дал электрический утюг, который можно включать вместо печки… что мы с тобой сейчас и сделаем. Ты умный кот и, конечно, не ловишь крыс, потому что они здесь свирепые и наглые. Днем с огнем не найдешь теперь кота-крысолова.
Ваш брат пошел теперь беспородный, мелкий, против крыс даже один на один ни-ни! А они процветают, мясом и крупой угощаются, поезда на станциях досматривают, даже шпалы грызут. Иностранцы не дураки, вывезли к себе голубого русского кота, наслышаны о войнах с крысами в древности… ну а мой друг историк до слез умиляется, вспоминая о любимой кошечке Софьи Палеолог, особенно трогает его интеллигентность первой и манеры второй, а может быть, как раз наоборот. Оторвался он от современности. Огорчительно, правда? Коньяку глотнешь?
Кот моргнул и, к моему удивлению, слизал коньяк с жестянки, куда я в порядке эксперимента капнул…Ночью, словно в кошмарном сне, успел рассмотреть я красноглазую крысу, лезшую по оконному переплету с наружной стороны. За ней — вторую. Все застыло во мне. Успело промелькнуть в голове, что слова мои были не напрасными и что кот мой, наверное, со страху уже забился под кровать. Это были врезавшиеся в память мгновения: крысы, обнюхивающие оконный переплет, добравшиеся почти до форточки, которую я оставил на ночь открытой…
Одна из них точно обшаривает комнату тускло-багровыми лучами, исходящими из ее поблескивающих глаз, а хвосты этих тварей сладострастно шевелятся и поднимаются вверх, ометая оконную раму. Еще мгновение — и одна из крыс бросится на меня. Накликал же я беду на свою голову!
Но страх не успел овладеть мной по-настоящему. На стекле скрестились лучи — тускло-красные и зеленые. Брызнули расплавленные капли, ослепительные искры. Сон?.. Явь?
Метнулась тень. Зеленоглазый кот прыгнул в форточку. Все смещалось за окном. Слышался рык, потом — приглушенное бормотание, вопли, там сцепились оборотни. И вспыхивали лучи, сверкали огни глаз — вот они уже за листвой и гаснут, гаснут, как светляки перед рассветом…
Утром я обнаружил крохотные отверстия в стекле. Они были идеально круглыми, с оплавленными гладкими краями, точно канальцы для нитки в опаловых бусинах.
А вечером зашел хозяин Сергей Герасимович (днем меня не было дома).
— Съезжай-ка с квартиры, — сказал хозяин, и я заметил, что левый ус его слегка дергается, — съезжай, съезжай!
ДЕНЬ ОТЪЕЗДА
Пульсации живой материи, доставшиеся нам от первоклеток, тысячекратно видоизменялись, усложнялись на протяжении тысячелетий и в конечном счете породили движения ярости, отчаяния, боли, любви. Но бывают дни, когда пульсации эти созвучны окружающему. Причина гармонии кроется в ритмах моря и света над ним, которые совпадают с нашими собственными. Таким был день отъезда.
Над голубой равниной было ясно и просторно, зеленоватое небо раскинулось над морской далью, легкая дымка и пелена на западе отражались в токах воды. По всему пространству бродили какие-то изумрудные светящиеся пятна, порождая едва уловимые следы на редких облаках.
Очень далеко, у самого устья Дуная, невидимый, укрытый от меня кривизной земли, лежал низкий песчаный остров, который в старину назывался Змеиным из-за обилия там змей. Это остров Ахилла. Сейчас там гнездятся чайки, над пустынным берегом его пролетают аисты и лебеди, белые, как пена прибоя. Здесь впервые увидели и полюбили друг друга Ахилл и его избранница, их свадьбу отпраздновали боги — Посейдон и Афродита. Когда Ахилл погиб у стен Трои, его мать Фетида обратилась к Посейдону с просьбой поднять со дна моря остров. На остров перенесла она душу Ахилла. Время перемешало миф с действительностью. Достоверно известно лишь, что жители Ольвии построили на острове храм, посвященный Ахиллу, и статуя героя из белого мрамора украшала его. К берегу приставали корабли, чтя память бессмертного юноши. Говорят, еще в прошлом веке там находили камни храма и сокровища, затерянные в песке.
Успею ли я когда-нибудь побывать на острове?..
Три черных баклана пронеслись над водой, казалось, они задевают невысокие волны крыльями. Это был знак: пора уходить, пора уезжать. На побережье наступал час атлантов.
Часть пятая. КЛЮЧИ МАРИИ
ВСТРЕЧА В КАФЕ
Увидели мы друг друга через стекло. Я вошел, но остался у гардероба. Она тотчас вышла из зала мне навстречу.
— Ты был в командировке? — спросила Валерия.
— Да, — рассеянно ответил я, прислушиваясь к тому, что происходило в зале.
— Сегодня день рождения у мсье Леграна, — сказала она, повернувшись так, что виден был ее волнующий нежный профиль; блики света очерчивали линии лица, намного более выразительные, чем запечатлевшиеся в памяти.
— Тот француз, с которым ты познакомилась?..
— Он самый…
А за столом, угол которого был мне виден, оживленно заговорили об аристократах духа и об искусстве, да так громко, что все было слышно.
Две незнакомые девушки выпорхнули на улицу. В широкую щель между гардинами стал виден зал, два сдвинутых стола, кое-кто из сидящих. Мсье Легран под интимно-задумчивый аккомпанемент гитары пел о том, что невысокого светловолосого человека из Назарета казнили традиционным римским способом, а
