— Я его поцелую! Я его так поцелую! — отозвался сердито, появившийся из зала, хозяин.
— Капитан Терентьев по вашему приказу прибыл, мон женераль! — Капитан Терентьев, вытянувшись, щекнув каблуками, отдал честь. — Сережка, держи скорее торт! Вкуснятина, пальчики оближешь! Шоколадный!
— Проходи, вояка! Уже все давным-давно за столом! Только тебя и ждем! — Шилов, пощелкивая подтяжками, топтался в прихожей вокруг шурина. Лена и Сережка с цветами и тортом убежали в кухню, откуда доносился сногсшибательный аромат ванили.
— Ты, куда же слинял, хорек? Мы же договаривались, что вместе с Викторычем идем в «Сиреневый туман» отмечать нашу славную дату.
— Миша, шерше ля фам. Сам понимаешь? — полушопотом ответил Терентьев, вешая шинель и делая хитрые глаза.
— Ну, и кобелек, — покачивая головой, отозвался хозяин. — Не сносить тебе головы. Опять, наверное, за чужой женой ухлестывал? Плохо это для тебя, Николаша, кончится, помяни мое слово! Смотри, гулена, допрыгаешься, вызовет Синельников тебя на дуэль или шандарахнет где-нибудь на охоте.
— Ленка! А что, это твой несравненный в таком затрапезном виде? — крикнул Николай, закрывая щекотливую для него тему. — Ну-ка, живо китель надень!
— Говорит, что ему в нем жарко! — откликнулась из кухни Лена, колдовавшая над пирогом у открытой духовки.
— Где это он успел так разжариться, если не секрет? На дворе двадцатиградусный морозище!
— Тебе виднее, ты с ним служишь, а не я!
— Места надо знать! — отозвался Шилов, округляя глаза и вертя пальцем у виска.
Они прошли в комнату. Появилась счастливая Лена с пирогом на блюде.
— А если пару больших звезд пришпандорить на погоны, наверное, не вылезал бы из кителя? — расхохотался шурин.
— А лучше одну, но очень большую, — размечтался Шилов. — Уж тогда бы точно в нем спал!
— А где у нас Натальюшка? — Терентьев заглянул в соседнюю комнату, где от дяди спряталась застенчивая племянница. — Ах, вот она где, солнышко мое ненаглядное! Иди ко мне, маленькая моя принцесса! Смотри, красулька, какой я тебе подарок принес…
Хозяин надел парадный китель с боевыми наградами. Уселись за праздничный стол. Николай поставил на скатерть бутылку кагора.
— Нам беленькую, а это для Ленки, церковное. Детишкам по столовой ложке тоже можно. Для здоровья. Штопора, естественно, как всегда нет? Кутузов, опять пробку отверткой ковырять будем?
— Николай, обижаешь! На этот раз целых два! — живо откликнулся Шилов.
— Рад, что исправляешься! Не все, значит, еще потеряно!
— Коля, погоди! Сначала подарки! — встрепенулась вдруг Лена.
И убежала вместе с Сережкой в другую комнату. Через минуту они вернулись с загадочным видом, держа руки за спиной.
— Дорогие, любимые наши защитники, позвольте мне, вашему главнокомандущему, поздравить вас с Днем Красной Армии и вручить вам подарки от меня и наших детишек!
Она и Сережа достали из-за спин две коробочки. Открыли их. В них были часы. Сияющая Лена, целуя, вручила подарки офицерам.
— Надо же, «командирские»! — сказал Терентьев в восхищении.
— А ты, как думал? — отозвался довольный Шилов.
Лена, прижав к себе своих маленьких чад, как и все, заворожено смотрела на вокзальные часы. Люда в зале было много, ждали поезда с Астрахани. Встречающие были в радостном возбуждении, многие с детьми и цветами.
Как бы в стороне от всех стояла, худенькая как тростинка, Таня Бутакова, ее бледное с темными кругами под глазами лицо резко выделялось из массы людей. Ее муж, Саша Бутаков, прапорщик, в октябре пропал без вести, до сих пор о нем нет никаких известий. Все офицерские жены очень ей сочувствуют. Она осталась совсем одна со своей малюткой.
Стрелка дрогнула и сдвинулась еще на одно деление. Как медленно движется время. Сейчас она их увидит. Своих таких родных и любимых. Мишу и Колю.
— Вот уже больше двух месяцев мы ничего не знаем о нем, не было ни одного письма. Родители сходят с ума, слезы каждый день… — услышала она за спиной всхлипывающий женский голос.
Вот диктор объявила о прибытии поезда, и шумная пестрая толпа повалила на перрон. Наконец-то из-за поворота показался в клубах пара зеленый с красной полосой локомотив.
— Миша! Миша! Мы здесь! — крикнула она и отчаянно замахала рукой, издали увидев осунувшееся усатое лицо своего мужа. Он с трудом пробился сквозь гудящую толпу и обнял своими сильными руками жену и детей. Веки у него дрожали, губы старались улыбнуться. Трехлетняя девчушка испуганно отвернулась и прижалась к матери, она не узнала в этом страшном небритом дядьке своего отца. Потом, осмелев, стала исподлобья поглядывать на него, как он, улыбаясь, что-то говорил маме и Сереже.
— Миша, что-то Коли не видно, — спросила счастливая Лена, окидывая возбужденную пеструю толпу в надежде встретиться взглядом с родными серыми глазами брата.
— Лена, Коля погиб, — еле выдавил из себя Шилов, пряча от нее глаза, из которых вдруг потекли слезы по колючим небритым щекам.
Ей сразу вспомнился тот странный день, недельной давности. Неделю назад. Натальюшка спала. Сережка был в садике. Постирав белье, она накинула на плечи мужнин бушлат и с тазом выскочила во двор. Было довольно свежо. Начало декабря выдалось бесснежным и морозным. Голые ветки деревьев и кустов были покрыты пушистым инеем, поблескивающим тысячами огоньков на солнце. Вокруг вертелись, порхали и щебетали юркие неугомонные синицы.
Внезапно она почувствовала, как что-то в груди оборвалось, сердце как бы придавило огромным тяжелым камнем. Она обернулась и оцепенела от неожиданности: у крыльца стояла черная коза и пристально молча смотрела на нее своими желтыми глазами. Во взгляде было, что-то гнетущее, нехорошее. Лена не предполагала, что у коз такие странные зрачки. От этого жуткого неподвижного взгляда ей стало не по себе, ее всю пронизала холодом накатившая ледяная волна. Перед глазами мелькнула сожженная, изувеченная бронетехника, в ушах стоял звон, уши как бы заложило, послышался откуда-то издалека лязг гусениц и чей-то нечеловеческий крик. По телу пробежала мелкая нервная дрожь.
Лена выронила связку с прищепками. Нагнулась за ней. Когда выпрямилась, козы уже не было. Она исчезла. Лена подбежала к калитке, выглянула на улицу. Длинная улица была пуста. Было что-то неестественное, загадочное, дьявольское в этом визите. Да, и коз ни кто не держал в военном городке, а ближайшая деревня не близко. Она вернулась в дом; в детской навзрыд громко плакала Натальюшка, видно ей что-то приснилось. Лена закрутилась по дому, то уборка, то дети, и мысли о незваной гостье отпали сами собой. Забылись.
И вот сейчас, в эту минуту, когда на нее обрушилась страшная весть о гибели Коли, она вспомнила ту козу. Черную козу.
— Уроды! Патроны кончились! Огня, давай! — дико заорал во сне Шилов, рванувшись и выгнувшись всем телом. Он резко сел в постели, тупо уставившись в стену на ковер, ничего не понимая. На лбу проступили капельки пота…
— Мишенька, родной, милый, дружочек мой, мальчик мой, — успокаивала заплаканная Лена, осыпая горячими поцелуями: его лицо, глаза, шею, плечи… Крепко прижав его голову к своей груди и нежно поглаживая его поседевшие волосы, смотрела, как на потолке ярким пятном отражается свет от уличного фонаря, и танцуют медленное танго длинные тени от качающихся за окном заснеженных веток.
Ночью она на цыпочках прошла в детскую, поправила одеяло у сына, присела у кроватки Натальюшки и тихо заплакала.
Ромкины ночи
