скоростную дорогу. Надо было на сто метров левее. Он доставал блокнот и легко, небрежно высчитывал экономию. Очевидность найденной ошибки веселила сердце, но огорчала граждански настроенный ум. И он садился писать письмо куда надо, хоть по неправильной дороге уже давно мчались машины, выгрызались под ними переходы, дорога обрастала завтрашним задуманным пейзажем. Но Костя истово писал, а Вера всем рассказывала, что он даже на бюллетене не дает себе покоя. Такой уж он человек.
В ту осень Людмила Сергеевна бросила кормить грудью сына. И вздохнула облегченно. Приобрела по этому случаю французские одежки с ног до головы. Во всем новеньком, купленном для выхода на работу, чувствовала себя молодой и красивой, а то, что прибавилось несколько лишних килограммов, так даже пошло на пользу – ни одной морщинки, не кожа у нее, а роскошь! От Юльки между делом узнала, что Роман в их классе больше не учится. Вздернула вверх брови – почему? Юлька что-то пробормотала про математический уклон. «Слава богу», – подумала Людмила Сергеевна. На всякий случай небрежно спросила: «Я слышала, ты с ним дружила?» Но Юлька так взбесилась и так хлопнула дверью, что Людмиле Сергеевне ничего не оставалось, как сделать вывод: что-то было, да сплыло… Более того, подумалось: может, Юлька немножко страдает из-за этого Лавочкина, сына Лавочкина? «Надо будет, – решила мать, – рассказать ей, как за мной бегал Костя. Рассказать позлей, понасмешливей… Пусть представит Романа выросшим… Какой он будет надоедливый, прилипчивый, какие у него будут влажные ладони… А когда целуется – свист». Людмила Сергеевна даже передернулась. Легко, нечетко мелькнула мысль: а Юлька уже целовалась? Мелькнула и ушла – с кем? Она совсем ребенок. Трусики сорок второго размера. Никакой акселерации. И прекрасно. Посмотришь на этих современных кобыл и вздрогнешь. Девушки-деревья.
Володя же вообще был не в курсе. Все свое свободное время он лежал под «Жигуленком». Мысль о презренном существовании уже приходила ему в голову. Утешало одно: захочу продать – оторвут с руками. Машины пока еще товар не лежалый.
…Алена Старцева тоже перевелась в школу, где учился Роман. Объяснение было такое: в той школе ее пообещали оставить вожатой, если она не поступит в институт. Как это ни странно, но такой разговор с Аленой был на самом деле, вела его нынешняя вожатая, соседка Алены, которая заканчивала институт и получала уже на следующий год учительскую ставку. С Аленой они дружили и таким образом поладили.
Алена уходила громко. Она кричала, какая там прекрасная школа, какие там чудесные ребята, она расхаживала по классу и пинала парты ногами.
– Фу! – говорила она.
– Алена, может, зря? – спросила ее Татьяна Николаевна. – Мы тебя тут все знаем. У тебя математика еле-еле, а там очень сильный педагог. А захотят они тебя взять вожатой, и отсюда возьмут. Что за проблема?
– Нет! – сказала она.
– Куда Роман, туда и Алена, – сказал кто-то из ребят. – Это ж всем понятно!
– Куда Роман, туда и Алена! – это уже громко повторила сама Алена. И щеки ее с вызовом поблескивали между двумя косицами.
Таня посмотрела на Юльку. Та сидела ни жива ни мертва.
Как не испугаться воробышку Юльке этой большой, темпераментной, гневной Алены-«Нонны»! Сметет ведь!
Она гордо уносила свой портфель-сумку, и последний ее взгляд был на Юльку, но та его не встретила, потому что сидела, поникнув. Потом она скажет Тане: «Ведь это я должна была перейти туда! Я! Скажите, почему мне это не пришло в голову? Почему я такая дура?»
– …Знаешь хохму? В нашем классе теперь Алена! Это цирк! Ее явления на математике – это смешней, чем Луи де Фюнес…
– Она тебе совсем не нравится?
– Алена? Нравится. Как все большое. Останкинская башня. Слон. Панелевоз. МГУ.
– Ты ей нравишься…
– Знаешь, я заметил что-то такое…
– Ну что? Что?
– Она меня домой провожает…
– Ты серьезно?
– Идет рядом, как конвоир.
– И что?
– Я не умею разговаривать с неживой природой.
– Но она? Что она?
– Юлька! Я иду и думаю о тебе. Она мне не мешает…
– Ты придешь ко мне в воскресенье?
– К тебе? Домой?
– Я буду одна. Придешь?
– Конечно!
– Обязательно приходи. Алена ведь и некрасивая. Правда?
– А я не помню ее лицо…
Людмила Сергеевна совершала первый после родов большой выезд в свет. Ехали на серебряную свадьбу Володиной старшей сестры, но идейным стержнем поездки было другое – показать себя, малыша и Володю вкупе, чтоб еще раз привести в некоторое потрясение родню, так до сих пор и не поверившую в возможность крепкого брака с такой-то разницей в годах. «Нате вам!» – мысленно говорила Людмила Сергеевна, купая в субботу сына.
Уезжали утром – дорога через всю Москву, с юга на север. До конца торжеств все равно быть не собирались, так что по-родственному можно было приехать и пораньше.
Юлька всю ночь не спала. К утру, когда завозился в сырой рубашонке брат, вдруг так ясно и просто подумалось: говорят, это получается неожиданно, от безумия, сразу, а у меня это запланировано, как в пятилетке. На такой странной мысли она наконец заснула. А уже в десять, проводив своих, стала готовиться к приходу Романа. Выяснилось, что дел невпроворот. Никогда она не подозревала, сколько надо вытереть пыли, сколько протереть стекол. У них, конечно, всегда был порядок, но это был
– …А у вас модерновая хата.
– А у вас?
– А у нас по старинке. Столы, буфеты, кровати…
– Но у нас ведь тоже…
– По-твоему, это сооружение – стол?
– Тебе у нас не нравится?
– У вас здорово. Даже очень. Но простому человеку как-то не по себе…
– Идем в мою комнату.
– Юлька! А это что? Братцы мои!
– Ты не удивляйся… Это ром. В конце концов мы ведь все равно поженимся, так пусть свадьба у нас будет сегодня…
– Юлька! Родная! Ты серьезно?
– Очень. Я продумала все до мелочи. Посмотри, какая на мне рубашка. И духи французские – «Клима» называются…
Они были вместе до вечера. К Юлькиному правильно сервированному столу они не притронулись. Ели прямо из холодильника, стоя перед ним на коленях. Они пальцами доставали шпроты из банки и тут же забывали о них, прижавшись друг к другу.
Когда Роман ушел, у Юльки едва хватило сил, чтобы кое-что кое-куда спрятать. Порядок уже не имел для нее смысла. Пришла странная мысль: надо учить уроки. Как пришла – так и ушла, бледная, такая невыразительная, непобуждающая мысль. Что такое уроки? Зачем уроки? Кому уроки?
