– Как ты себе это представляешь?
– Я сделаю тебе вызов как бы на работу. Все липа, но важен темп, быстрота, пока я им там интересен.
Как хорошо, что она спит, думала я об Алиске, она не слышит, что я сейчас совершу предательство… Но разве я его совершу?
– А как же Алиса?
– Инга! Алиса – это долгая проблема. Даже если бы у нас было время пожениться, времени на удочерение нет точно. И потом, фирма знает, что я один. Это для нее существенно.
– Но я же не могу, – говорю я. – Это ведь ужасно – предавать маленького, да еще и спящего. Как после этого жить? Но ведь он – в принципе – хочет на мне жениться, просто нет времени. Факт времени против факта предательства.
– Нет, Игорь, я не могу так. Через два дня ей в школу. Я еще не знаю, в какую. Она хочет в свою, но ты же знаешь, какие там деньги.
– Сейчас будут еще большие.
– Придется перевести в обычную.
– Инга! У девочки есть родня. Она не сирота. И у тебя на нее никаких прав.
Ах, если бы она не спала, может, я бы ее и спросила: «Детка, ты хочешь пожить у бабушки, пока это, как его, тут устаканится?» Но ребенок сладко спал, он не понимал, что такое дефолт, фирма, а быстрота – это приятно, это когда ветер в лицо.
– Игорь! Я очень хочу быть с тобой, я уже не надеялась, что ты пробормочешь какие-то слова, – это я ему плачу в тенниску, внюхиваясь в его тело с жадностью не интеллигентной женщины, а изголодавшейся зверюшки. – Но я не могу ее бросить. Боже, Игорь, не могу!
А потом я вскрикиваю, потому что до меня доходит, что я ни секунды не подумала о маме, а ведь я у нее одна. Ну что за бездарная жизнь! Но я почему-то не говорю о маме, если Игорь разрулит ситуацию с Алиской (а он ведь может! Он должен!), то маму мы возьмем потом. Это должно быть проще. Она ведь мама. Ночь любви на кухонном столе, ласки у холодильной стенки, скрип хлипких табуретных ножек. Треск и стоны, и урчание воды в кране, и мигание настольной лжекеросиновой лампы, шнур которой мы задевали.
– Ну, ладно. Завтра я улетаю…
– Завтра? Как завтра? – Как же он представлял это «поедешь со мной?»
– Ты решай с Алиской. Я буду звонить. Вот тебе деньги на решение нужных вопросов. – Он достает мне пачку долларов. – Я позвоню, держи меня в курсе дела. У девочки есть бабушка и дедушка. Есть квартира. Ты была с ней в самую трудную минуту. Минута кончилась, Инга. А сейчас у меня будут трудности. И кто же, как не ты?
И снова вылетает шнур, и соскальзывают со стола синтетические салфетки, и падает с холодильника кусок ароматного хлеба.
Мы как подорванные целуемся на пороге, потом у лифта, потом в лифте – оказывается, я спускаюсь с ним. Уже светло, и мы еще какое-то время сидим на лавочке, а потом я смотрю, как с зажженными фарами – забыл выключить? – он уплывает в легком утреннем тумане. Откуда я, у которой еще болят губы, знаю, что это конец? Что никогда больше…. Сердце делает непривычный кульбит, кажется, оно слегка оторвалось и повисло на одной жиле. Ну да, ну да… Ведь это другие люди – двужильные, не про меня сказ. Одножильная, я подымаюсь домой. Я оставила открытой дверь. Два шага – и в постели распахнуто лежит девочка. Как можно в наше время быть такой раззявой? Потому что ты не мать, не мать, – слышу я голос мамин – не мамин, чей-то. Видишь, как легко ты могла ее бросить ради лишнего поцелуя? Нет лишних поцелуев, – кричу я себе, – они все до одного остро необходимые. Я тщательно запираю дверь и ложусь в ногах Алиски. Она толкает меня розовой пяткой. Кажется, я даже уснула. Проснулась оттого, что на меня кто-то побудительно смотрит – это Алиска уже сидит в постели и удивленно разглядывает меня – полуодетую, полузастегнутую.
– Ты чего? – спрашивает она. – В чистую постель в джинсах?
– Засиделась и рухнула, – говорю я.
– По-ня-я-тно, – отвечает она.
Надо вставать, надо прожить этот день – из минуты в минуту, потом завтрашний, потом третий. Дни без Игоря. Он будет звонить, и я должна дать ему ответ. Я уже не сомневаюсь, что сегодня поеду к родителям Татьяны. Я стараюсь не смотреть на Алиску. На холодильнике деньги. Надо выяснить, сколько стоит школа. Если я сумею оплатить хотя бы полгода, мне легче будет разговаривать с бабушкой и дедушкой.
Я звоню в школу. Денег Игоря хватает именно на полгода. Алиска привыкла за лето таскаться за мной, сейчас мне надо ее оставить дома, потому что я не могу ее взять туда, куда я собираюсь. За все время, что прошло после гибели Татьяны, никто из родни не поинтересовался ею, не спросил по телефону, не взял на воскресенье. Этим людям я должна ее отдать.
– Осторожно ходи, – говорит она мне.
Я виновато целую ее, даю указания, что говорить по телефону: «Инга уехала по заданию. Будет после трех».
Если б ты знала, девочка, какое у меня задание.
Редактор одного из журналов, в который я поставляю заметки с выставок, дама с лошадиными зубами, объясняет нам, незамужним дурам:
– Личное счастье, девушки, доступно только сильным, ибо счастье – вообще совокупность высших энергий. А посему за него пристало бороться любыми способами. Спринтом, борьбой, засадой, спуртом. Все средства хороши, потому что личное счастье – твое сокровище, как твое дитя. Грызи, кусайся, нападай. И пусть неудачник плачет.
Сама она удачлива во всем: и в бизнесе, и в любви. Я просто вижу, как вгрызались ее выбеленные у дорогих стоматологов челюсти в сопротивляющийся ей материал, как летели куски мяса с кровью, а потом
