Юрай ударил по летящей доске палкой, и она развалилась на две половинки. Тася же будто умерла: стоит на пороге, как бы без дыхания.
– Вон! – вопил Красицкий. – Вон!
– …Идемте, Тася. – Юрай встал и взял ее за руку. Она шла по тропочке впереди него, прямая и твердая, Юраю хотелось забежать вперед и посмотреть, какое у нее лицо, но как это сделаешь? Она и у него дома старалась, чтобы он не видел ее лица и глаз. Но укол – дело близкое, интимное, совсем уж не спрячешься. Поймал он ее глаза, натягивая трусы, стыла в них такая ненависть, что лучше лицом к лицу с ней не встречаться. Зальет как асфальтовым варом.
– Вы извините меня, – сказал Юрай, – что так получилось.
– А вы тут при чем? – спросила она. – Вы тут ни при чем… Просто электрички стояли… Я опоздала…
– У вас страстные отношения! – засмеялся Юрай. – Я и не ожидал в старике столько прыти…
– Послезавтра у нас последний укол? – не то спросила, не то утвердила Тася. – В одну воронку бомбы дважды не падают, и электрички два дня подряд с рельсов не сходят. Приду вовремя.
Тася уходила почти спокойно, не подымая глаз, и Юрай понял, что она знает, что в них стынет, поэтому смотрит чуть-чуть вбок, чтобы ненароком не изничтожить случайного встречного.
– Тася! Ей-богу! Не корысти ради! С чего это он на вас так напустился?
– Нервы, – сказала она. – Он же вам проигрывал. Я видела. Ну… Запальные игроки этого не любят…
– Вы играете в шахматы?
– Когда-то играла… Вполне прилично, между прочим… У меня даже разряд был.
И тут неожиданно, будто что-то щелкнуло, он вспомнил, как Тася примеряла перчатки, вспомнил изысканность ее жеста, музыкальное движение пальцев. Откуда ты, женщина, каких кровей и фамилий? Что пригнало тебя в медицинское рабство, какие обстоятельства жизни? Он смотрел, как она уходила, как обошла дом Красицкого, как скрылась… Это было целое действо о трех частях. Монолог гордой спины. Полонез ухода. И чеканный гнев профиля. Ах ты, мать честная! Что же тут такое творится?
Вечером он рассказал все Нелке.
– Умоляю! – попросила она, – не вникай. Вот уколешься, и уедем от этого черного места подальше. Юрай! Ты помни… Помни, что две смерти тут уже было…
– Три, – ответил Юрай. – Я Кравцову считаю тоже.
– Ну, если взять еще последних покойников местного кладбища… – засмеялась Нелка.
– Нет, кладбище не надо. Но тут точно клубок змей.
– Вот и отойди в сторону.
– Не бояться же мне старика или медицинскую сестру? Я одного развлекаю, другой плачу… Слушай, разузнай мне про Тасю что-нибудь. Кто она? Откуда?
– И не подумаю, – ответила Нелка.
Но через два дня рассказала:
– Тася больше десяти лет работает на одном месте в поликлинике. У нее взрослая дочь. Живет где-то в провинции. У Таси в бараке одиннадцать метров.
Утром Тася была у Юрая последний раз. Согласилась попить с ним чай. Говорили о всякой ерунде. Через двор пробежала собака, и Тася сказала, что осенью полно брошенных собак, а значит, и уколов от бешенства. Всем плохо, а ей как бы – ха-ха! – хорошо.
– Вы молодец, за все беретесь!
– Я молодец. Я за все берусь, – сказала тихо и уже весело добавила: – Если не я, то кто?
– А в Москву приедете, если понадобитесь?
– В Москву не приеду. Там свои деловые, а теперь какие деньги стоит билет?
В дверь постучались, и вошла Вера Ивановна.
– Привет! – сказала она. – Приятного аппетита. Не сяду! Не сяду! – замахала она руками. – Я на минутку. Тася, зайдешь, а?
– Идемте, – ответила Тася.
Все получилось спонтанно, но Юрая как бы понес черт. Собственно, эту тропочку он знал давно, она вела в овражек, по дну которого текла речонка в шаг шириной, но шустрая и шумная. Если сесть на склон оврага, то окна Кравцовой, можно сказать, нависали над тобой. Летом, когда они бывали открыты, оттуда слышалось, как откашливается хозяйка дома, как шумит на кошку, как скрипят под ней половицы.
Если сейчас окна по свежести закрыты, то вылазка Юрая смысла не имела, но они были полуоткрыты, так как Вера Ивановна дом слегка подтапливала.
– …Офицер-голоштанник, – говорила Вера Ивановна. – Ты все кругами ходишь, а я тебе могу быть живой свидетель.
– Свидетель чего? – спросила Тася, и Юрай почти видел, как у нее при этом чуть-чуть свело скулы.
– Я же в курсе всего, – ответила Вера Ивановна. – Ты знаешь. И я нуждаюсь. Я хочу, чтобы сын демобилизовался из этой проклятой армии. Он мне живой нужен.
– А кто его убивает? Сидит под Москвой и сидит.
– Тася! Я все знаю!
– Мне бы такое все знать.
– Ну зачем ты передо мной ваньку валяешь? Я же тебе говорю. Мне все равно, с какой стороны спасать сына.
– Тогда и проблемы нет. Спасай! А я устала как черт от задницы твоего соседа. Такая тяжелая зараза… – Юрай почувствовал, что «видит», как у нее при этом морщится подбородок.
– Ты это зря… Я могу тебе помочь, но могу и много плохого сделать.
– Да ну? – засмеялась Тася, и Юрай снова «видел», как напряглись у нее при этом челюсти и как мелко-мелко задрожала выемка у шеи, будто в ней в одночасье забил внутренний источник и ищет выхода.
– Тася! У тебя дочь и у меня сын. Ты на все идешь ради нее, и я на все пойду. А можно ведь и не идти? Возьми меня свидетелем. Я же фотографии не все спалила… Кое-какие оставила.
– Вера! – устало сказала Тася. – Охолонь. Мне ничего чужого не надо. Свое я хочу иметь по праву… Мне свидетели ни к чему…
– Ты не поняла! – засмеялась Вера Ивановна. – Я могу быть и другим свидетелем. Я так много про вас всех знаю, что мне все равно, на чьей стороне выступать…
Юрай слышал, что Тася уходит, уходит молча. Сейчас по-быстрому надо спуститься в овраг, а то ненароком повернись она во дворе в его сторону, может и увидеть. Пришлось чуть не скатиться вниз, у самой речушки-маломерки аж застонал от боли, а она возьми и окажись рядом – Тася.
– Чего это вы тут и на земле? Разве вам так можно? После укола полагается тепло, а вы сидите на стылом…
– Я эту маленькую дурочку люблю, – сказал Юрай, тыкая пальцем в реку. – Норовистая, с характером, а бог размера не дал.
– Тут один старик называет ее сопля с замахом. А вообще-то она Сопля. Река Сопля.
– А я и не знал, – засмеялся Юрай.
– Ну и зря, – ответила Тася. – Тут много мест с секретом, с тайностью… Бывает покруче, чем у людей… – Она явно над ним издевалась. – Но вам подавай человеческие секреты. Давайте помогу влезть наверх. Больному телу любопытство вредно.
И действительно, как бы он без нее поднялся? Со своего крыльца за их неспешным подъемом внимательно наблюдала Вера Ивановна.
Тася уложила Юрая, накрыла одеялом и сказала почти по-матерински:
– Возвращайтесь в город. Здесь сейчас же нездорово. Не дай бог, простынете, схватите воспаление легких… Тепло может вернуться только в сентябре, да и то ненадолго… Ну приедете, посмотрите, как займется рябина. Это мое любимое время. Я от рябины и дурею, и слабею одновременно, и все свои глупости совершаю в рябиновое время. Но по друидскому гороскопу я жасмин. Совсем не те запахи, не та порода… Хотя, что мы про это знаем, кто мы и зачем?
Она снова печально улыбнулась и ушла, оставив Юраю чувство неловкости и недоумения от как бы случившегося поражения. Он не заметил, как уснул, а проснулся от того, что в окошко стучала Анна
