Миша? Если ты не будешь бороться, то умрёшь! Борись же, Миша! Двигайся!
И она встряхнула Мишу с такой силой, что он вскрикнул от боли, и проворчал:
— Да ты чего?..
Тем не менее, Танины тычки привели его в чувство: он начал грести сначала руками, а затем и ногами. Вместе с движениями, в тело вернулись и чувства: было очень больно, очень холодно…
Они плыли в кромешной темноте, и не знали, что их окружает, и что их ждёт впереди. Тем не менее, иногда над головой проносилось гулкое, протяжное эхо, из чего можно было сделать вывод, что они находятся в пещере.
А потом Таня сказала:
— Течение убыстряется…
Но она могла бы этого и не говорить: Миша это и так чувствовал. Также он чувствовал прикосновения каких-то липких тварей, которые стремительно шныряли в воде.
Когда Миша в очередной раз вытянул руку, то ударился кулаком об каменную стену. И он воскликнул:
— Стены сжимаются: нас несёт в какой-то желоб!
А воображение тут же «услужило»: он представил воронку, куда им, судя по всему, предстояло упасть. На дне этой воронки их непременно должно было поджидать чудище. Ну, или, по крайней мере, острые камни.
И Миша воскликнул:
— Мы должны ухватиться за стены…
Он вытянул руки: попытался ухватиться за бугристую поверхность, но оказалось, что стены покрыты слизью, и руки соскальзывали. Таня тоже попыталась, но результат был аналогичный Мишиному.
Между тем, спереди усиливался шум падающей воды.
Стены сужались, а течение продолжало ускоряться. Теперь уже не приходилось вытягивать руки, чтобы дотянуться до стен. Они и так налетали на камни, и удары были такими сильными, что трещали кости.
— Миша! Миша! — закричала Таня.
— А!
— Не делай резких движений! А-а… А! Главное… А! Головой не ударься!..
И только по счастливой случайности ни Таня, ни Миша не расшибли головы, а проскочили это узкое горло, и вместе с водопадом полетели вниз.
Миша даже не успел закричать, как плюхнулся в воду. Тут же всплыл, жадно вздохнул воздух.
И тут увидел тусклое багровое свечение, которое наплывало спереди. И в этом свечении он разглядел вздыбившийся острыми камнями берег.
Тут вода рядом с ним вскипела. Он вскрикнул, отдёрнулся. Но это была Таня. Она протёрла глаза, и сказала тихо:
— Должно быть, этот свет очень-очень слабый. Ведь наши глаза уже привыкли к мраку, и всё равно мы едва его видим… Миша, мы так далеко уже углубились в эти подземелья, и я чувствую: мы близко к сердцевине всего этого зла. Но отступать нам некуда. Так что поплыли к этому берегу…
Они уже почти доплыли до берега, когда Таня молвила:
— И я чувствую: там, на поверхности наступил вечер. А ночью я стану ведьмой… И уже сейчас я чувствую: что-то не так со мной… Даже и не знаю, как описать это… будто… будто вихри тёмные во мне рождаются…
Миша испуганно глянул на свою сестру, и увидел, что из её зрачков исходит алое свечение. Ему стало не по себе: рядом с ним была сестра, и в то же время — страшное, враждебное существо. Но всё же он нашёл в себе силы сказать:
— Мы что-нибудь придумаем…
И вот они выбрались на берег…
Идти приходилось медленно: надо было выверять каждый шаг, ведь, напоровшись на острый как пика камень, можно было лишиться жизни.
Камни становились всё выше, и, в конце концов, ребята попали в узкое, усеянное шипами ущелье.
А потом они вошли в пещеру. Стены пещеры были покрыты объёмистыми руническими знаками, которые пульсировали, источая багровое свечение. Ну а в центре пещеры стоял массивный каменный гроб. Крышка гроба была немного приоткрыта, но что там внутри невозможно было разглядеть.
— Ну, вот и пришли… — прошептал Миша.
— Вот здесь, наверное, и есть сердцевина всех ужасов… — вымолвила Таня, и вцепилась в Мишину руку.
Мальчик почувствовал, что когти его сестры выросли, и затвердели: она медленно, но верно превращалась в ведьму…
И тогда мальчик сказал:
— Надо сделать, что-то решительное. Ведь бегать и прятаться теперь не имеет смысла. Быть может, то, что лежит в гробу до наступления ночи не имеет силы. Быть может, удастся захватить это в заложники, как я захватил предводителя носатых уродцев…
— Миша, нет! Пожалуйста… — взмолилась Таня, и ещё сильнее впилась в его руку ведьмиными когтями.
Мальчик взглянул на свою сестру, и увидел, что на лице её проступают, и прямо на глазах углубляются морщины. Его передёрнуло, и он заявил таким решительным тоном, на какой только был способен:
— Таня, у нас осталась совсем немного времени. Ты должна мне помочь поднять эту крышку…
— Миша.
— Я приказываю тебе! Это вопрос жизни и смерти!
И вот они подошли к гробу. Самое страшное было запустить пальцы в чёрный проём между крышкой и стенкой гроба. Им казалось, что затаившееся в гробу только и ждёт этого, и сразу же в них вцепиться.
Но всё же они опустили в эту страшную черноту и пальца и запястья. Потом потянули вверх. Крышка оказалась очень тяжелой, и, если бы не колдовская сила, которая прибывала в Тане, то у них вообще бы ничего не получилось.
Но вот они приподняли крышку. Внутри гроба по прежнему было темно, ничего не видно. Тогда брат и сестра оттолкнули крышку, и она с превеликим грохотом повалилась на пол.
А потом они, сцепившись за руки, склонились над гробом, и увидели то, что было в нём.
А в гробу лежала старая, уродливая ведьма. Её кожа имела болезненный, тёмно-жёлтый оттенок. Глаза ведьмы ввалились, и были похожи на две чёрные воронки, уводящие в царство ужаса. Верхняя часть её носа ввалилась, а верхняя выпирала бугристым крюком. Изо рта её торчали грязные клыки. Подбородок её выпирал, словно мысок башмака. На теле ведьмы было какое-то рваньё, но ещё ребята заметили, что вся она поросла густой звериной шерстью.
И хотя лик у ведьмы был жутким, он завораживал. Миша склонился над ней, и с болезненным любопытством разглядывая изъеденные глубокими морщинами черты.
Когда они поднимали крышку гроба, то край её задел Мишино лицо, и расцарапал его щёку. Царапина была незначительная, и мальчик не обратил на неё внимания. Но, тем не менее, капля крови скатилась по его щеке, нависла на подбородке, а потом сорвалась и упала прямо на сухую, пористую губу ведьмы. И эта капля тут же впиталась в плоть ведьмы.
А в следующее мгновенье ведьма раскрыла глаза. Это были простые человеческие глаза. Ведьма привстала в гробу (при этом тело её заскрипело), и спросила скрипучим голосом:
— Где я?
— Вообще-то в подземном гроте, — ответил Миша.
Ведьма посмотрела на стены, на которых по-прежнему мерцали багровые руны. Затем она осмотрела гроб, и, наконец, глянула на своё тело. Тогда она вскрикнула, и закрыла когтистыми руками лицо.
Через некоторое время Миша и Таня поняли, что ведьма горько плачет.
