Танец души:Стихотворения и поэмы.

1926-1927

ПАМЯТЬ

Анне Петровне Шатиловой

Времена возникают. Взрастает в сверканьях и дымах
Площадей небывалых суровый безумный гранит,
Но ушедших от нас, и поэтому только любимых,
Моя память спокойно, свободно и нежно хранит.
Предстают созерцанью, полюбившему холод и ясность,
Лица бывших друзей, обстановки забытых квартир.
Я люблю примирившую всё неизбывную разность
Между обликом мысли и обликом, видевшим мир.
И живут невесомые доли усердных веселий
И любимыми ставшие образы старых коварств,
Города, переулки предместий, дома, водоемы, качели
И в покинутой комнате стол и жеманный бювар.
Там когда-то, читая Айвенго, я пугался потемок,
Населявших пролет между двух этажерок в углу,
Там встречал я рассветы, и был бестревожен и тонок
Луч серебряно-красный в окне, приникавший к стеклу.
Там позднее любил я по ночам, когда все засыпали,
Видеть радуги в сонных глазах и биению крови внимать,
Начинался дремотный полет и в кошмарном фиале
Предпоследними секстами дом сотрясала зима.
Там рождалась нетвердая, тяжкая, робкая зрелость…
Жив ли стол, озарявшийся первым любовным письмом?
Кем разбита та лампа, что некогда вяло горела
В одиночестве бурном и в преображенье ночном?
В строгой памяти живы друзья, и вино расставанья
Затаил и сберег любопытный и дерзостный вкус,
И в часы неожиданных дум, на случайном диване
Мнится сладостным бремя постигнутых девичьих уст.
Но пленительно время, и пространство неумолимо,
И безмерно число обаяний ночных и дневных.
Колдовские поля и столицы, прекрасные дамы
Обнимаются зреньем, дорогами окружены.
Жизнь и смерть обручаются: в веснах, и летах, и зимах
Сочетаются ветр придорожный с чернокнижием уличных плит.
И ушедших от нас, и поэтому только любимых,
Моя память спокойно, свободно и нежно хранит.

Октябрь 1927, Харьков

«Вот в слова пресуществилась сила…»

Вот в слова пресуществилась сила.
Только кто же помнит древний мир –
Юноша в пенсне библиофила?
Женщина, что нюхает эфир?

Нет, он жив, и времена бессильны
Переплавить этот медный, пыльный,
Но такой торжественный убор;
Он живет, чужому чуждый маю,
Памятью моей припоминая
Плеск колодца, говор, стук амфор…

И в тебе его немая сила
Оживляет исступленье гроз;
И твоей, твоей рукой Далила
Похищает прядь моих волос.

1928

ТЕАТР В УСАДЬБЕ

Скульптурный плющ венчает смутный зал.
Бесцветные не движутся портьеры,
И тени так загадочны и серы,
Как будто их никто не описал.

Тяжелых кресел первый ряд упал
Границей примитивного партера,
И сцена, где в забвенье чувства мера.
С трагедией сплетался мадригал.

Здесь царствовал высокий Бомарше,
Здесь возникали пламена в душе
У зрителя от возгласа и позы…