Как скучно допустить, что испражнялась Ева! Для скуки этакой и вечность коротка. И стал он стариком. Устал, ушел в отставку, Женился в старости и породил меня. Бог нового в игрушечную лавку Ввел покупателя, пленяя и дразня. А мой отец тогда, надев косоворотку. Нашел себе игру в работе столяра. Он сотворил мне меч, и арбалет и лодку, Он сотворил мне всё, к чему звала игра. Таков был мой отец, а мать была иная, Неведомая мне, и что о ней сказать, Свежо любя ее, я до сих пор не знаю: Неясная досель не прояснилась мать. Я в детстве прочитал стихи из отчей книги: «Есть упоение, – гласят они, – в бою». С тех детских пор их смысл я набожно таю – Предчувствия чумы незримые вериги. Рожденные со мной, в один и тот же год, Вы, сверстники мои, младенчики чумные, Хромающие здесь на поприще свобод, Танцующие здесь под мутным взором змия, – Ничто вас не спасет, издохнете и вы, Как издыхаю я – бесславно и вонюче. О, как прекрасна смерть червя или травы, Свободного цветка или звезды падучей! Я в детстве был любим. Лелеяли меня. Лилеями меня моя река встречала. Шептали: «баловник… Ему деньского дня Для баловства его как будто бы уж мало…» Я прочно был внедрен в мои младые дни. Куда как сладок был деньской полон дитяти. А ночью ангел жил за пологом кровати. Он был как девочка и прятался в тени. Позднее я узнал могущество рояля. Я в звук ушел, как в грех – ликуя и страшась. Но звук был зол: он влек, восторжностью печаля И горней чистотой затаптывая в грязь. Так до сих пор меня еще гнетет Бетховен, Мне ясный ближе Бах. Я полюбил Рамо. Я внемлю и смеюсь: мир скучен и греховен, Но в звуках «Coeur de Lion» отсутствует дерьмо. Дни революции я встретил с красным флагом Семи лет от роду. Младешенек и глуп. Семейственным своим тогда ареопагом Быв горько выруган, я скромно плакал в суп. Почто над сумраком летал кровавый петел, Что старшим виделось поверх юродств и бед, К чему в младенчестве я смерть свою приветил Кровавой тряпкою? Откуда мне ответ? Кто умер, кто убит, кого обворовали, Кто сам стал убивать, кто сам обворовал… Ну, во все тяжкие! Империя в развале, Сыны империи приветствуют развал. Пошел здесь свальный грех. Созвали учредилку, Пошли смердеть, кричать, насиловать сестер… В златые эти дни я жил легко и пылко, Как будто бы глаза для гибели протер. Так строилась душа. Тифозными мечтами Был свергнут Андерсен. Скончался мой отец. Я стал читать Дюма. И пронеслась над нами Румяная чума. И на крутое пламя Людишки глянули зеницами овец. А после всё прошло, утихло понемножку. Торговкой стала мать. Я в школу стал ходить. Жизнь пригласила: жри. Воткнула в руки ложку. У современников поисплясалась прыть.
