Танец души:Стихотворения и поэмы.

Возникает в тучном поле зренья
Некий романтический посев:

Ясно вижу я, в восторге хмуром
Уличных не видя благ и зол,
Лампой под зеленым абажуром
Благолепно освещенный стол.

Там, в своей пленительной квартире,
Что до слез напоминает рай,
Та, моя, единственная в мире,
Царь-Девица разливает чай.

Сестры вкруг стола сидят и братья,
И кипит праотчий самовар,
И покрой ее земного платья,
Как весна, неизмеримо стар.

И ее земные разговоры,
Как цветы, бесцельны и просты,
И ее не посещают воры,
И ее не гневают скоты.

И в ночи, зеленым детским светом
Робкого в окошке огонька,
Кажет путь она своим поэтам
И манит, манит издалека…

И когда, отбыв земное лихо,
Тело свой преодолеет срок,
Полетит душа легко и тихо
На зеленый милый огонек.

1929, Харьков

ПОЭТ И МУЗА

Дрова сгорели. Денег нет.
И Музе говорит Поэт:
«Я мерзну, дорогая Муза.
Ужели Ты велела так –
Чтоб безлюбовно и кургузо
Скроили мне земной пиджак?
Земные зимние костюмы
Для пения мне столь нужны –
А ты мне протянула юмор
С жеманной примесью луны.
Вот – слезы по лицу размазав –
Я Достоевского прочел…
Я – не Алеша Карамазов,
Я нежен, мрачен, слаб и зол.
Я флирт и лира, в лик из клира,
Ты век и ветр, ты мир и миф.
Мне холодно, моя квартира
Меня страшит, во мгле застыв.
И право же – какого черта?
Меня давно томит мороз
И дым последнейшего сорта
Сих заунывных папирос.
Я целый месяц – слышишь, Муза –
Не привожу девиц к себе…
О, страшный вес земного груза
На поэтическом горбе!»
А Муза, ластясь и виясь,
Тихонько шепчет: «Нежный князь!
Премудрый отрок, смутный инок,
Не плачь из-за пустых лучинок.
Дитя мое, агу, агу,
Я милая, я все могу,
Все будет, все: дрова и слава…
Живи, как облака и травы,
Точись, как нож, и зрей, как рожь…
Вот ты померкнешь и помрешь.
И, одарен посмертной славой
При сладком пении скопцов,
Мой хмурый мальчик, мой кудрявый,
Придешь на мой любовный зов…»

Скребутся крысы. Гаснет свет.
Заплаканный молчит Поэт.

1929, Петербург

«Я верю – почему-то кто-то…»