заметает, кто-то в больницах утки таскает. Все вполне логично, воспитание трудом. Почти по Макаренко!
– А мне вот другое рассказывали. Что-то там о выкупах и штрафах.
– Ох, уж эти злые языки! Любое святое дело опоганят. Хотя… Что ж плохого в этих самых штрафах? Тоже не самая скверная мера, если разобраться. Ваши-то клиенты, обворовав старушку процентщицу, катят прямиком в места не столь отдаленные. Бедной старушонке, естественно, шиш на постном масле, поскольку клиентами все давным-давно пропито. Это по-вашему справедливо? По-моему, нет. По мне так пусть проказники возмещают ущерб в полной мере. Собственными руками и собственной мошной. Вот тогда и будет прок! Не на дядю государственного пашут, – на жертву! За собственный грех отдуваются. Все просто, без каких-либо зоновских непоняток. Выбил витрину, будь добр, вставь обратно, покалечил, паши на лекарства, осиротил, плати алименты до самой смертушки.
– Забавно!
– Вы находите это забавным?
– Да нет. Забавно слышать это от ВАС.
– Напрасно удивляетесь. Я тоже продукт собственной эпохи. Всего-навсего! Может быть, слыхали такое изречение: в государстве воруют ровно столько, насколько это позволяется самим государством. Сказано, между прочим, еще в древние времена! Но как точно, вы не находите? И про царя батюшку, помнится, любили говаривать, мол, не знает, сердешный, правды, обманывают его подлые вельможи. Ах, коварные! – Я хмыкнул. – И опять работает та же мудрость: любой царь знает ровно столько, сколько хочет знать. Не больше и не меньше. Попробуй подсунь мне кто-нибудь из моих подчиненных дезинформацию о столичных новостях или туфту о последних Балканских событиях! Да я ж его по стенке размажу! И подчиненные прекрасно это сознают, по каковой причине мысль об обмане им просто в головы не приходит. Вот вам и вся банальная правда. О времени, президентах и государстве.
Костиков поставил чашку на край стола, чуть приспустил тугой галстучный узел.
– Хмм… А вы, оказывается, говорливы! Честно сказать, не ожидал.
– Каюсь. Что есть, то есть. Должно быть, сказывается незаконченное высшее. Было время, разминал язычок до полной гуттаперчивости.
– А почему незаконченное, если не секрет?
– Какой там секрет. С дяденькой одним повздорил, а дяденька деканом оказался. Такое вот роковое совпадение.
Костиков покачал головой.
– Не боитесь?
– Чего?
Он усмехнулся.
– Уже и ответили. Спросили «чего», а не «кого».
– Это вы у Юнга вычитали?
– Откровенно говоря, не помню. Но уловка действительно неплохая.
– И много у вас таких в запасе?
– Немало… Если встретимся в более приличной обстановке, предоставлю возможность познакомиться с другими.
– Увы, сие вряд ли произойдет.
– Как же вы однако самоуверенны! – он шумно вздохнул. – Скажите, некий Буратино – ваш человек?
– Что, значит, мой? Люди принадлежат самим себе.
– А как же быть с клановостью?
– Тогда уж спросите заодно про членство всех и всюду. Сколько у нас членов разновеликих партий и союзов!
– Но Буратино-то работал под вашей опекой.
– Не понимаю, о ком вы говорите.
– Еще бы вам понять! Буратино, конечно, кличка. А зовут его Буртин Василий Афанасьевич. Мелкий фарцовщик, имел долю от киосков на Городском пруду, не чурался сводничества. Словом, личность во многих отношениях грязненькая.
– Что вы говорите! – я сложил губы бантиком. – Ай-яй-яй!
– Мда… Я полагал, что вы смелее. Зачем отрицать очевидное? Этого парня видели не раз заходящим в ваш офис.
– В моем офисе ежедневно крутится около полусотни гавриков. Это свои, а если считать гостей, то калькулятор потребуется. Короче, всех мне помнить необязательно, голова болеть будет. Но, если желаете, могу поинтересоваться у зама по кадрам. Так что там у нас стряслось – с этим Буртиным?
– Скончался ваш помощничек. И странно как-то, знаете ли, скончался. Записку оставил идиотскую, а главное – с телом у него некоторый непорядок.
– Что еще за непорядок?
– Пальчиков нет. На ногах. Носки одеты, поверх – вполне приличные туфли, а пальчики срезаны. Загадочно, правда?
– Скорее, омерзительно, – я нахмурился. О пальчиках мне ничего не передавали. Да и какого черта было проверять, что там под туфлями у покойника?
– Вот и я считаю, омерзительно.
– И что же? Вы всерьез подозреваете, что я способен на подобный садизм?
– А почему, собственно, нет? Имеется же у вас для подобных дел человечек. Имени его я, правда, не знаю… Пока не знаю. Но что он вытворяет со своими жертвами, имел удовольствие созерцать. Видел, к примеру, труп Хрома. Знавали такого?
– Увы, эта треклятая память на имена!
– Что ж… Нет – так нет, – Костиков взъерошил шевелюру и медлительно поднялся. – Однако засиделся я у вас. Пора и честь знать. Спасибо за кофеек. Напиток и впрямь отменный. Не обещаю угостить вас таким же, но что-нибудь интересное постараюсь приготовить. Уж ради такого гостя – грех не попотеть.
– Жаль, не придется попробовать.
– Думаю, придется. И очень скоро. До свидания, Павел Игнатьевич, – Костиков направился к выходу.
Дождавшись, когда он возьмется за дверную ручку, я с деланным безразличием бросил ему вслед.
– Надеетесь на ярость Ахметьева? Зря. Мертвые, знаете ли, не кусаются и не мстят. Они выше этого.
Капитан медленно обернулся. Уголки губ его нервно подрагивали, глаза тяжело смотрели на меня. Удара на посошок он явно не ожидал. Я глядел в его застывшее лицо, смакуя секунды и наперед жалея, что долго это не продлится. Так оно и вышло. Не проронив ни звука, Костиков отворил дверь и вышел из кабинета. Гордый и в очередной раз ущемленный Ланцелот.
Глава 16
'Толпа ужасна одним лишь тем,
что личность несуммируема…'
Честное слово, нынешние журналисты подобны грифам – горласты, драчливы, с азартом слетаясь на запах падали, готовы и сами клевать насмерть. А уж как захлебываются слюной, прыгая на вздувшемся трупе! Иная пища их, похоже, уже и не занимает. В общем пичуги из неприятных, но в данном случае против любопытства стервятников я не возражал. Пусть клюют и копают, нестрашно. Лишь бы копали из нужной кучи, не отвлекаясь на постороннее. Ну, а должный аромат и нужные кучи мы уж как-нибудь им обеспечим. Вот вам и весь секрет манипулирования пресловутой четвертой вертикалью. Вовремя и щедро предлагать корм с руки, не забывая с искусством умелого престидижитатора подбрасывать что-нибудь из-за спины. Даже если они будут видеть, что их обманывают, природа возьмет свое, павловские рефлексы заставят вскипеть желудочным соком и ринуться к приманке. Такова еще одна особенность эпохи гласности. Юркий репортеришка – что твоя голодная щучка. Потому и ловится на самую дешевую блесну.
Прихлебывая из бутыли шипучий «Тархун», я глазел в телевизор и улыбался. С пылом и жаром вполне
