– Не сердитесь, – я приглашающе распахнул дверцу. – Будьте как дома!
Костиков, помешкав, залез в салон. Глянув на мой гипс, хмыкнул:
– Бандитская пуля?
– Она самая. Какими судьбами, капитан? Все никак не можете меня позабыть?
– Увы, даже в кошмарах являетесь. Рад бы забыть, да не получается.
– Что так?
– Разве непонятно? От ваших проказ весь город на ушах стоит. Сначала «Харбин», потом «Южный»… Не слишком ли много фейерверков для одного месяца?
Я пытливо оглядел офицера. Лицо капитана чуть расплывалось, зрение по сию пору не ладило с фокусом. Значит, с работы я убрался вовремя.
– Ладно, поговорим, – я тяжело вздохнул. – Что вы хотите знать, мсье Костиков?
– Я, кажется, объяснил.
– Зачем это вам? Надеетесь предотвратить очередной фейерверк?
– Надеюсь, – серьезно ответил он. – А еще надеюсь понять, какого черта вы вдруг взъярились. Жили себе, жили, дальше своей территории носа не совали, соседей, ясное дело, пощипывали, но все в меру, без геополитических амбиций. И вдруг нате вам! – Мороз, Поэль, «Харбин», «синие»! Прямо танатос какой-то устроили, ей-богу!
– Слова какие-то мудреные, – пробормотал я.
– Бросьте! Все вы прекрасно понимаете. Скажите честно, что за муха вас укусила?
– Сказал бы, да вы ж не поверите.
– А вы рискните.
Я прищурился.
– Видите ли, в некотором роде меня интересует то же самое.
– Не понял?
– Дело в том, что я тоже мечтаю выяснить, что за мухи-цокотухи на меня покушаются.
– Загадочно изъясняетесь!
– Так уж получается, Евгений Павлович. Хотел бы сказать яснее, да не выйдет.
– Все-таки попробуйте. Мне ведь любопытно. Вместе авось придем к утешающим выводам.
– Вам-то какой от этого прок?
– Самый прямой. Не буду вздрагивать во снах, гадая, какое очередное здание взлетит на воздух по утру. Город, знаете ли, привык спать по ночам, а какое уж тут спать под взрывы да выстрелы. Так что поделитесь, облегчите душу. Тем более, что у вас своя информация, у меня своя. Объединим – глядишь, что и выйдет.
– Провоцируете на исповедь?
– Ага. На совместный катарсис. Оно ж так всегда и бывает: выговориваемся, а потом легче становится.
– Может, еще хадж в Мекку посоветуете совершить? Так сказать, для полного очищения?
– Ну, это вам, пожалуй, слабо будет. Не сумеете. А вот потолковать по душам могли бы попытаться.
– Полагаете, получится?
– Ну… Во всяком случае попробуем. То есть, может, я незамысловато рассуждаю, но, по-моему, для мира вы еще не потеряны.
– Что вы говорите!
– Да, да! Имеется, знаете ли, такое смешное подозрение. А значит, есть за что побороться.
– Видел я вашу борьбу!
– Да дело, собственно, не в нас. Есть, знаете ли, другие силы.
– Ну-ка, ну-ка! – я встрепенулся. – Пожурчи-ка мне насчет этих сил! Интересная темочка!
– И пожурчал бы. Только сдается мне, ты о них больше наслышан, чем я, – Костиков тоже перешел на «ты». – Как пить дать, наслышан, – потому и мечешься, как угорелый. Прищемили тебя, Ящер, хвост, на мозоль любимую наступили, вот ты и начал месить кулаками воздух.
– Продолжай!
– А что продолжать, – Костиков раздраженно пожал плечами. – генеральчик-то покойный от безопасности – тоже твоих рук дело, а это куда как серьезно!
– Что за фантазии! Причем тут я?
– Не юли! Притянуть мы тебя, конечно, не притянем, улик нет, да только стоит ли отпираться? Свои же люди! Твоих ребят у «Южного» в окрошку посекли, вот ты и подписал мужичку смертный приговор. Так сказать, за подлую измену. И все бы ничего, да только нестыковочка имеется в деле! Маленькая такая! С изюмину.
– Что еще за изюмина?
– Изюмина такая, что не сдавал тебя любимый твой генерал! Преданность хранил до гробовой доски.
– Не понял!
– А ты попробуй понять! Кто тебя долбал в «Южном», вообще никто не знает. Ясно, что не урки. Но и не безопасники – это точно. Последние после гибели генерала вообще всех на уши подняли, в войсковые части запросы не поленились послать, экстренное расследование развернули. – Костиков сердито сопел. – Даже гаишников с пристрастием прошерстили.
– И что?
– А ничего. Никого и ничего. Не въезжали в город броневики. Ни по одной из дорог. И ОМОН на твоих парней не кидался.
– А вы?
Капитан фыркнул.
– За свою службу я тоже ручаюсь.
– Великолепно! Кто же тогда бил по ресторану из пулеметов?
– А никто. Призраки. Возникли ниоткуда, сделали свое дело и растворились в воздухе.
– БТР-призраки? Весело! – я не улыбался.
– Еще бы! Вот и я, понимаешь, в задумчивости пребываю. Кого ж ты припек до такой степени, что давить тебя начали аж потусторонними силами? – Костиков вяло ухмыльнулся. – Может, ты из нацистов скрытных? Обидел какой-нибудь патриотический фронт – вот и мстят, голубчики.
Я поморщился.
– Бред сивой кобылы!
– Спасибо за кобылу. Но что мне, простите, еще предполагать и думать? Кончились мои варианты. Без того не густо было, а после той ноченьки окончательно иссякли. Реальное мягко перешло в ирреальную плоскость, а я, признаться, был материалистом, – таковым, наверное, и помру. Вот и хватаюсь за что ни попадя. Чем не соломинка – национальный вопрос? Его хоть пощупать можно! И, если, к примеру, ваши орлы раздолбали какую-нибудь синагогу или тех же мусульман обидели скабрезным анекдотом, тогда совсем другая история!
– Бросьте! – Мы снова были твердо на «вы». – Ни синагог, ни мусульманских кладбищ я не разорял.
– Значит, национализм здесь ни при чем?
– Какой там, к черту, национализм! Пушкин был негром, а Чаплин евреем. После таких примеров только последний идиот двинет в националисты. То есть, если руки чешутся, тогда, конечно! Можно и рубаху на груди рвать, и инородцев клеймить, но, честно говоря, мне это как-то без разницы – за чуб кого-либо дергать или за пейсы. – Выходит, опять несостыковочка. – Костиков вздохнул. – Никакой вы, к сожалению, не ура-патриот и не нацист. Ростом, так сказать, не вышли.
– А кто вышел?
– Вот и я о том же. Кто, черт подери, точит на вас зуб?
Я хмуро уставился в окно. Сказать было нечего.
– Мда… А ведь я, кажется, был с вами откровенен. И про генерала карманного все честь по чести объяснил, и от ярлыка нациста освободил. Чем порадуете в ответ?
Повернув голову, я встретил взгляд капитана. Глаза, в которые не слишком хотелось заглядывать. Та же безмерная усталость и то же безрадостное ожидание, все знакомо до слез. Точно в зеркало глянул. На
