(Уже потом Аркадий узнал, что свою одежду запорожцы пропитывали какой-то гадостью на рыбьем жиру, для защиты от насекомых). Не в одежде и отсутствии женщин дело».
Аркадий жадно рассматривал всё вокруг, позабыв на время и собственные болячки. Казаки вели обычную лагерную жизнь. Ели, спали, общались друг с другом в больших компаниях и один на один, дружно гоготали над чьими-то шутками, перемещались по лагерю в нужное им место…
«Странно даже, я всех в наглую рассматриваю, а на нас с Иваном никто внимания не обращает. Будто все упор нас не видят, хотя спина аж чешется, от взглядов в неё. Значит, не хотят показать, что заинтересовались приездом колдуна с каким-то им неведомым типом, то есть, мной. А на трусов они точно не похожи. О! Понял, не приходилось мне видеть толпу, в которой все в ней, были бы так уверены в себе».
У Аркадия возникло ощущение, что он попал в большую волчью стаю на привале. Все её члены заняты своими делами, никто на пришельца не обращает внимания, но стоит чему-то случиться, от него в миг не останется ничего, кроме самых крупных костей скелета и обуви. Обгрызенных.
Подтверждением такого мрачного впечатления послужили два окровавленных и, сразу видно, до предела измученных человека, привязанных к задам двух стоящих рядом телег.
— Это кто? Иван от вопроса скривился, будто уксуса вместо горилки хлебнул.
— Содомиты. Три дня назад их застали за их стыдным делом, теперь, вот, таскаем за собой, казнить некому.
— А что с катом случилось?
— Каким катом? Среди лыцарей ката быть не может.
— Эээ… а кто же тогда их казнить будет? Или так и будете таскать за собой, пока не помрут?
Иван объяснил Аркадию, что преступников у них казнят преступники. Вот, кто-нибудь проштрафится по-крупному, он и казнит содомитов. Повесит их, или на кол посадит. И будет ждать, когда появится следующий претендент на повешенье или присаживание на кол. Впрочем, на кол сажают, или в воде топят, редко.
Аркадия такая решительность в борьбе с неправильной ориентацией весьма впечатлила.
— Слушай, ты мне сегодня краткий курс о законах запорожцев прочитай, чтоб невзначай мне в неприятности не влипнуть. Иван явно встревожился.
— Ты, что… тоже… этим грешишь?
Аркадий не сразу понял, что скрывается под словом «этим», очень уж устал и был озабочен, но когда сообразил, поспешил успокоить собеседника.
— Да нет! Содомией не грешу, и отношусь к ней крайне отрицательно. Но у вас ведь, не только за это казнят. Ты уж перечисли мне, пожалуйста, чего нельзя делать ни в коем случае? — Аркадий невольно оглянулся на несчастных. — Да и этих казаков, честно говоря, жалко. Там ведь, как я понимаю, не было насилия. Казнить за это, по-моему, перебор.
— Пе-ре-бор? Почему: — Перебор? Чего перебор? Пришлось Аркадию объяснять карточный термин.
— Мне их и самому жалко, особенно, старшего, Охрима Незамая. Хороший казак, не раз в походы ходил, нигде за спинами товарищей не прятался. И какой бес его соблазнил на это?..
— Неужели ничего нельзя сделать?
— Ээх! Ничего. Судьба. Считай, они уже мёртвые, в аду обретаются. В другое время, может, Охрима удалось бы спасти, но не сейчас.
— А может, он за свои заслуги перед православием, не в ад попадёт?
— Содомиты все на адские муки обречены! — Ни мгновенья не сомневаясь, ответил Иван. Так в библии записано.
Аркадий спорить не стал. Учился он ещё в советской школе, о посмертной судьбе и её зависимости от поступков человека его познания были крайне скромными. Выходец из двадцать первого века, к вопросу содомии (наверняка, и многим другим) относился иначе, при всём его отвращении к типам наподобие Бори Моисеева. Приходилось смиряться с мыслью, что придётся приспосабливаться к законам и нравам времени, в которое попал. От чего сразу особенно сильно разболелись все благоприобретённые болячки.
Однако его надежды на снятие боли и спокойный отдых, быстро развеялись как дым. В шатре характерника, Аркадий отметил для себя, что развернули шатёр люди явно подчинённые Ивану, тот быстро осмотрел раны товарища, признал их успешно заживающими, втёр в ноги какой-то порошок. После медпроцедур характерник предложил, поужинав, заняться делом. Обсуждением с кузнецами предложений самого Аркадия по улучшению вооружения запорожцев. Кстати, двух своих джур, Иван тут же услал в Запорожье (Сечь, естественно, город появился существенно позже), приказав одному из них заглянуть по пути к кому-то, Аркадий не расслышал имени, в Орельской паланке (административная единица у запорожцев, наподобие области).
Протесты Аркадия, его требования дать ему, усталому и больному, отдохнуть натолкнулись на гранитную уверенность Ивана, что такие мелкие болячки и столь незначительное путешествие не повод для оттягивания важного дела. Аргумент, что ничего в походе кузнецы переделывать не смогут, на характерника тоже не подействовал.
— Сделать-то на ходу, конечно, не сделают. Зато успеют обдумать, как лучше сделать сразу по прибытии к донцам. Нам ведь там, по твоим словам, прямо сразу в бой идти.
— Я не говорил, что сразу.
«Вот будет фокус, если я попал в какое-то параллельное измерение, где донцы никаких планов по завоеванию Азова не лелеют! Иван явно не из тех людей, которые легко смиряются с подобной дезинформацией. Вон и адъютантов своих, на ночь глядя, хрен знает куда послал. Хотя, почему, хрен знает куда? Может и недалеко. Только вот, хоть расстреляй меня сейчас, не помню, где была в тридцать седьмом Сечь?»
Кулеш, принесённый каким-то казаком, вряд ли, победил бы на соревновании поваров. Делался он, судя по результату, по принципу: пожирней и побольше. Ещё дня три назад, Аркадий такую гадость и в рот бы отказался взять, но двое суток без еды здорово повлияли на его вкусовые пристрастия. Слопал (слово скушал для этого процесса, совершенно не подходило) всё, что дали. Жаловаться же на незначительность порции не приходилось. Однако, отдых, вполне заслуженный, настоятельнейшим образом требуемый организмом, откладывался на потом. В шатре начали собираться кузнецы.
К совещанию с Иваном и Аркадием было, поначалу, допущены четверо. Все как один, кряжистые и мускулистые, но разного роста. Высокую их самооценку можно, наверное, с колокольни было заметить. И они, в отличии от аборигенов в некоторых развесёлых романах, к новациям совсем не рвались. Какой-то шмаркач для них авторитетом не был. Начинали сомневаться в любом предложении Аркадия. А самый маленький ростом, почти гномообразный, если бы не отсутствие бороды и шевелюры, включая оселедец (на лысине не растёт не только модная шевелюра), спорил до хрипоты, не желая принимать ничего нового. Когда характерник осознал, что Юхим Великий безнадёжен и мешает обсуждению, он продемонстрировал свою силу. Мгновенно загипнотизировал спорщика (взбешённого, до крайности возбуждённого!), внушил ему, что он всё услышанное забыл и никогда не вспомнит, а вспомнит, что сам отказался болтать с дураками и ушёл, отправил спать. «Однако, вот тебе и своих воли не лишаем».
— Кузнецы войска запорожского ко мне претензий не имеют? — как бы ответил на невысказанную мысль Аркадия Иван свом вопросом.
Кузнецы переглянулись, и старший из них, отзывавшийся на имя Петро, с длиннющими седыми усами, обмотанными вокруг ушей, спокойным тоном ответил, что не имеют.
У Аркадия сложилось впечатление, что они и сами Юхима недолюбливали, а о силе характерника давно знали. И унижение собрата по ремеслу их, скорее, обрадовало, а уж никак не возмутило. У самого молодого, не старше Аркадия, кузнеца, так улыбка мелькнула, при виде зачарованного, выходящего из шатра Юхима.
Пробовали ли вы вести производственное совещание в помещении без мебели? Неудобно, но можно, скажете вы, и будете правы. Представьте теперь, что у вас отбита напрочь задница, разбиты в кровь локти и колени, поджившая корка на которых лопается от попытки сесть по-турецки, имеются в наличии синяки и ссадины чуть ли не на всей поверхности тела. А ещё, что вы вымотаны до предела, не пришли в себя от перемещения в прошлое, испуганы событиями в этом новом, совсем не кажущимся вам прекрасным, мире.
