Буджакской орде среди влиятельных мурз пошёл шепоток, что неудачливых правителей можно было и сменить. И не просто можно бы, а надо бы. Правда, одного явного лидера среди них не было, так что всё осталось на уровне слухов.
В Центральной и Западной Европе продолжала бушевать тридцатилетняя война, османские поражения только порадовали католическую партию, в борьбе с протестантами и присоединившимися к ним французами можно было не бояться удара в спину. Французов, считавших Османскую империю важным союзником и начавшим поставлять им суда для султанского флота, победы казаков вызвали досаду. Но и без казаков у французов хватало проблем, их армия оказалась не готова к серьёзным боям. В Германии продолжалось одно из самых страшных эпох за всю её историю. Не было там места, где человек, даже знатный и богатый, мог бы быть уверенным в своей безопасности. Сотни тысяч готовы были бросить всё и бежать свет за очи. Но, куда?
В Москве Михаил был очень доволен прекращением татарских набегов. Преследования казаков были прекращены, их торговле дан зелёный свет, то есть они были полностью освобождены от государственных налогов и податей (но не от воеводских и приказных поборов, естественно). Князь Черкасский добился ещё одного оказания помощи «донским казакам и запорожским черкасам». Форсирую при этом строительство оборонительной линии на юге.
Однако в самой России было не всё так уж хорошо. Экономика по-прежнему плохо восстанавливалась после неудачной Смоленской войны. Уровень управления страной не мог вызвать восторга у самого благожелательного постороннего человека. Всеобщее мздоимство, продажность чиновников, неразумность многих действий правительства вызывали осложнения в отношениях с торговым, ремесленным людом городов, крестьянами в сёлах. То и дело вспыхивали бунты. Ошибочной была политика опоры на дворянское ополчение, а полки нового строя, показавшие высокую боеспособность, формировались слишком медленно. На дорогах, даже в Подмосковье, шалили разбойники. Так что излишняя осторожность Михаила во внешних делах имела под собой немалые основания. Память о недавней Великой смуте заставляла его быть осмотрительным.
В прикубанские степи пришли отряды калмыков. Разведывали, стоит ли сюда переселяться, хорошие ли здесь места. Впрочем, решать окончательно мог только тайша Хо-Урлюк, некоронованный король переселенцев. Среди его сыновей уже бурлили вражда и ненависть. Каждому хотелось единолично наследовать великому отцу.
Черкесия, существовавшая как единое пространство людей, осознававших свою общность, на казацкое вторжение отреагировала вяло. Не было там единого государства, местная вражда для слишком многих означала больше, чем обида каких-то посторонних черкесов врагами извне. Да и не воспринимало, пока, черкесское общество казаков врагами. Призывы из Анапы, центра исламизации Черкесии от засевших там осман, сплотиться и уничтожить казаков, мало кого трогали. Но даже та, малая часть черкесов, откликнувшаяся на этот призыв, создала для казаков в Темрюке и его окрестностях огромные проблемы. Казакам нужно было срочно искать в Черкесии союзников и они это делали.
Дела морские и подводные
Азов, … июля 7146 года от с.м
Уже по пути домой Аркадий вспомнил то важное, что всё время ускользало от его внимания. Немалую часть прошлой ночи (или позапрошлой? Нет… всё-таки, кажется, прошлой… или… да какая, в конце концов, разница?) ему довелось пьянствовать с тем самым голландцем, который взялся строить корабли казакам.
«Нормальным мужиком оказался этот Ван… Ван… чёрт! Нет, точно не Ван Бастен. И не Ван Хелен. Смешно как-то его называли… не помню. Но доподлинно не Ван Зайчик! Ладно, потом вспомню».
За чарочкой-другой, точнее…да какая разница сколько было выпито тех чарочек? Главное, они хорошо посидели и поговорили. Голландец рассказал попаданцу о крайне большой неприятности. Строить корабли в Азове было практически не из чего. Сухая древесина, вся без остатка, была использована голландцем для закладки двух шхун и неведомого Аркадию флейта.
«Господи, да как же его зовут?! Чёрт побери! — по-прежнему не слишком религиозный Аркадий, не задумываясь, обратился сразу к обоим сверхъестественным антагонистам. — Хрень какая! Десять раз его переспрашивал, ты ничего не путаешь? Флейта — это музыкальный инструмент, типа дудочки, как, спрашиваю, на ней можно плавать? Да ещё, воевать! Разве что, увидят турки казака плывущего на дудочке и со смеху поумирают. Может, говорю, фрегат? А он в обиду. Фрегат, говорит, это морская птица с паршивым характером. Никто кораблей такого типа не строит, потому как нету такого типа».
Попаданец опять остро пережил вчерашний (или, позавчерашний?) спор. Сомнений в высоких профессиональных знаниях голландца у него не было. Болтуна казаки быстро бы разоблачили бы, и судьбе его позавидовал бы, разве что, подвергаемый особо мучительной казни. Но голландец ничего не знал о фрегатах, зато с восторгом рассказывал о флейте.
«Чёрт их знает, голландцев. Может быть у них принято называть фрегаты флейтами. Судя по описанию, большой, но меньше галеона, с тремя мачтами, хорошее пушечное вооружение можно установить. А главное, соотношение длины с шириной, пять к одному, а то больше. Да я по его описаниям в этот корабль влюбился!»
Аркадия здорово раздражали сдерживавшие ход казацкой эскадры турецкие торговые суда. Пузатые, неповоротливые, медленные. Но и галеры не радовали. Конечно, со скоростью на вёслах у них был порядок, быстрее только чайки-струги. Но на бескилевые суда, с гребцами на нижнем ряду, не поставишь серьёзную артиллерию, да боезапас помещается на неё чисто символический. Хотелось чего-то более солидного и смертоносного. И красивого. Ну нравились попаданцу клипера и фрегаты! О том, что клипера — торговые суда, которые смертоносными могли быть только для собственного экипажа, он забыл. Хотя и знал.
«Чего-то я отвлёкся. Не надо нам кораблей из сырой древесины! В крайнем случае, можно, конечно, построить из того, что есть, порубить дубы на гробы, как Пётр. Чтоб вскорости пустить их на дрова. Да нет у нас такого аврала. Главное, я ведь знаю, где добыть сухие доски для достройки заложенных голландцем кораблей! Надо просто разобрать пару галер. Мы их нахватали больше, чем способны сейчас обеспечить экипажами. А команды ведь ещё и кормить надо! Причём, хорошо кормить, иначе гребцы и у нас дохнуть от тяжёлой работы будут».
Аркадий невольно повернул кисти рук ладонями вверх. Кровавые мозоли с них никуда не делись. Казаки гребли все, по очереди, непривычным к гребле новичкам приходилось туго. Нытики же и слабаки у казаков не приживались, тягости приходилось переносить всем. Домой он направлялся от кузнеца, после испытаний переданных ему Дмитрием Чёрным пуль. Злой, расстроенный, почти в отчаянье. Только три из десятка пуль летели, как положено, по прямой. Ещё парочка отклонялась умеренно, можно было надеяться подправить их (эх, где мой напильник…), остальные были откровенным браком. Две вообще в связки тростника, прислонённые к песчаному обрыву, не попали, еле потомм их из песка выкопал.
«Это-то при стрельбе с десятка метров! А он их ещё хотел продавать по десять акче. Да благодарные потребители его потом бы на мелкие кусочки пошинковали, никакое берсеркство ему не помогло бы».
Пришлось Аркадию после испытаний идти к Чёрному и объяснять, что, видимо, в кузне такие вещи лучше на продажу не делать. Для их производства, наверное, точные станки нужны. Пригласил заходить к ветряку, посмотреть, как там станки работают, пообещал подумать, чем такие пули заменить можно. Договорились, что Аркадию Дмитрий некондицию поправит, себе пули для личного употребления делать будет, а с продажей погодит.
Попаданец возвращался домой рано, в относительно приличном состоянии. Боль в руках, спине и голове, можно сказать, несущественная мелочь. И не то привык за последнее время терпеть. Однако, настроение у него, было ниже плинтуса. Ещё одно предложение накрылось медным тазом. Ничего толкового в голову не приходило. К большой войне казаки по-прежнему были не готовы, как бы не гонорились. Тыла у них всё ещё не было, а построить промышленность за несколько лет… фантастика в соседнем отделе.
«Причём, фантастика не научная, а сказочная. Фэнтази. С эльфЯми, зомбЯми и колдунами».
Здесь Аркадий вспомнил, кем считают окружающие его самого, лучших друзей и невольно улыбнулся.
