Прощание с Баклавским

располагался на опоре моста, напротив кита.

Чанг положил ладонь богу на живот, прикрыл глаза и замер. Баклавский почувствовал себя неудобно. Лязги и звоны стихли. Из узкой щели в губах настенного Будды показался бумажный язычок. Чанг вытянул записку и, расправив ее, повернул к свету, идущему от воды. Баклавский сделал шаг в сторону, чтобы не мешать помощнику.

– Но вы же хотели посмотреть? – переспросил Чанг и протянул записку.

– Боюсь, что не разберу по-сиамски в такой темноте.

Чанг бесстрастно прочел:

Когда к волку крадется шакал,
Бумажный меч надежней стали,
Но в нем нет твоего отраженья.

– Для тебя это что-то значит? – недоуменно пожал плечами Баклавский. – Такие предсказания может дать любая гадалка.

Чанг аккуратно скрутил бумажку в трубочку и убрал в карман.

– В этих словах много важных новостей, шеф. Только надо правильно их прочесть и понять.

Они прошли по узкому приступку чуть дальше, почти до конца тоннеля, откуда их мог бы подобрать катер. Помощник сделался неразговорчив – абракадабра из уст Подводного Будды погрузила Чанга в мрачные раздумья. А может быть, Баклавский задел его своим недоверием. А может быть, дело в дяде.

Когда Май, подведя борт прямо им под ноги, вопросительно посмотрел на Чанга, тот лишь отрицательно помотал головой. Возишься с ними, подумал Баклавский, нянчишь с пеленок, учишь работе, суешь во всякие переделки, всегда локоть к локтю, а ведь не знаешь и десятой доли того, что у них внутри. Что у одного, а что у другого. Братья стояли рядом, Май у штурвала, Чанг – держась за невысокий бортик. Одинаковые затылки, одинаковые позы. Пока не взглянешь в лицо – не различишь.

Ближе к гавани запах паленого жира становился непереносимым. Густой смрад стлался по воде и полз по улочкам Пуэбло-Сиама, не смущая местных жителей, рождающихся и умирающих с ним.

Кит – это еда, невкусная, но сытная. Кит – это кожа, плотная, крепкая, красивая, складной верх для паровых колясок, обтяжка кресел и диванов, тяжелые темно-красные куртки и пальто, сотни разновидностей ремней и упряжи. Кит – это ус для корсетов, жилы для аэростатов и дирижаблей, кость для статуэток, трубок, шахматных фигур и прочей красоты. Но прежде всего кит – это жир. Топливо для светильников и смазка – смазка! – для любых механизмов, чей век вступает в свои права.

Неприметный катер вышел из канала на открытую воду. Раз в два месяца Баклавский отправлял его в доки, где не болтающие лишнего мастера переделывали надстройки, подбирали новые краски, меняли имя. Только так можно было обеспечить внезапность, когда речь шла о рейдах-сюрпризах.

Но сейчас этого не требовалось. У рыбацких причалов уже покачивался на легкой волне черный паровой шлюп Досмотровой службы. Два десятка баркасов борт к борту прижались к пирсу, и разгрузка шла одновременно с проверкой. Черные фигуры «кротов» – так за глаза называли досмотровиков – мелькали там и тут.

Чанг легко выпрыгнул на пирс, принял поспешный доклад от старшего патрульного и устремился вперед, не дожидаясь Баклавского. Рутинная процедура проделывалась такое количество раз, что можно было бы досматривать пропахшие рыбой развалюхи даже с закрытыми глазами.

Только у одного баркаса царила непривычная нервная суета. Из щели между потолком трюма и палубой патрульные деловито вытаскивали одну за другой легкие яркие коробки.

– Что там? – спросил Баклавский у спускающегося по трапу патрульного.

– Галлийский шелк! – весело ответил тот. – Чулки кружевные, с резинками вот тут… – видимо пытаясь показать, где именно – с резинками, патрульный закачался и чуть не улетел в воду. – Придумают же! – и, похохатывая, пошел дальше.

Хозяин лодки метался между трапом и растущей горой коробок в полном отчаянии.

– Твой товар? – остановил его Баклавский.

– Пом майчао джай! – заверещал сиамец, пуча глаза и отчаянно размахивая руками.

– Не понимаешь? – по-сиамски переспросил Баклавский. – Если не хочешь разговаривать, придется отнять твою лодку, посадить тебя в тюрьму, а твой дом продать другим рыбакам, которые понимают, когда с ними хотят поговорить.

– Нет, начальник, я плохо говорить, но все понимать, все! – быстро согласился рыбак. – Большая семья, животов кормить – надо нгерн, много нгерн, хотел один раз… Больше не буду…

– Будешь, – с сожалением сказал Баклавский. – Куда ж ты денешься, обязательно будешь. Ну-ка, иди за мной.

Они обошли контрабандное разноцветье.

Для верности Баклавский снова заговорил по-сиамски:

– Запомни, рыбак. Если ты помимо рыбы везешь товар… Любой товар… Ты приходишь в мою контору и говоришь, что привез и сколько. Там решим, какую часть надо показать таможне, а в таможне скажут, сколько заплатить пошлины. Если ты хочешь не платить ничего, то скоро окажешься в тюрьме по-настоящему. Понятно?

Рыбак старательно кивал, будто его кивки помогали инспектору выталкивать изо рта сложные звуки чужого языка.

– И еще. Если тебе когда-нибудь предложат доставить в Кето сомские синие бобы, то ответь, что ты не сумасшедший, потому что каждую лодку, каждый катер досматривает сам Лек-Фом, старший инспектор Его Величества Ежи Баклавский. Запомнил?

– Да, да, господин начальник!

– В этот раз предъявишь треть, а дальше видно будет. Тебе надо жить, но и государству тоже. Попробуешь обмануть меня – останешься и без товара, и без лодки. И еще. Сегодня от меня к тебе пришла чок-дэ. Если однажды мне понадобится твоя помощь, не отказывай, иначе чок-дэ отвернется от тебя навсегда. Иди. Не прощаюсь.

Рыбак, радостно поклонившись, засеменил назад к трапу, а Баклавский направился к самой дальней джонке, где досмотром руководил Чанг.

– Эта последняя?

Помощник кивнул.

– И где же бобы?

Чанг развел руками:

– Видимо, не здесь, шеф. Надо ловить на Стаббовых пристанях.

Баклавский насупился:

– «Царица Клео» дрейфует к югу от Кето. Каждый раз, как эта посудина оказывается в наших водах, рынок наполняется бобами под завязку. А сейчас, в канун Бойни, спрос возрастает десятикратно. Просто не верю, что никто из сиамцев не позарился – слишком серьезный нгерн.

– Утопить бы ее к чертям собачьим… – грустно сказал помощник.

Баклавский улыбнулся:

– Дня через три «Клео» чин по чину войдет в порт, начнет торговлю. Все в твоих руках.

– Возвращаемся в контору, шеф?

– Да, сейчас… – Баклавский еще раз обвел взглядом бухту.

Бесконечные причалы сиамцев перетекали в кривые переулочки и подворотни. Не поймать контрабанду здесь, на границе воды и суши, – значит потерять всякий шанс.

– А по пути они не могли где-нибудь швартануться по-быстрому, а?

– А где бы? – удивился Чанг. – Все сразу к причалам, как обычно. Ра Манг только китенка на разделку закинул, и тоже сюда. Все доложились, товар предъявили. Парфюмерия, пластинки, белье, опиум, чай. Все как всегда.

– А Ра Манг, кстати, что привез?

– Сегодня пустой. Говорит, пока загарпунили, пока убили, пока на поплавки вытащили, ночь и прошла. Даже без рыбы почти. Злой ушел, сердитый. Минут пять как.

Баклавский, прищурившись, посмотрел на запад, где в утренних лучах солнца растекался жирный черный дым из труб киторазделок. По воде как раз с той стороны долетел ржавый скрежещущий звук.