Он встал, оделся, с шутовскими ужимками поднял мою руку над головой: дескать, поздравляю, абсолютным победителем оказался ты! И повернулся уходить.
- Постойте. Вы куда? - окликнул его Зейнал.
- А что? - остановился Раджаб. - Бой окончен. Результат налицо.
- Значит, счет в матче два - один в пользу Валеха, не так ли? - спросил Зейнал.
- Я же сказал, что...
- Тогда гони денежки.
Он расхохотался. Он хохотал долго и, по-моему, искренне. Мы стояли и ждали, пока он замолкнет и что будет дальше.
- Хи-хи, - хихикнул он напоследок, утихая, - и вы поверили? Да разве советский спортсмен может бороться за деньги?! - проговорил он с неожиданным пафосом и даже покачал головой неодобрительно, будто это мы затеяли все, не он сам. - Да если узнают про такое ваше требование, про вас напечатают фельетон!
Такого нахальства мы даже от него не ожидали, Дело, конечно, было не в деньгах. Его, этого наглеца, следовало проучить. И как следует!.
Мы не отступали.
- Это про тебя фельетон напишут, про тебя!..- Зейнал угрожающе надвинулся на Раджаба.- Давай сюда двести рублей! А не то...
- Триста, - подсказал Сарвар.
- Да! Триста...
- Не забывай, ты говоришь с начальником, - отступая, сделал последний демагогический ход Раджаб.
- Гони денежки! - продолжал наступать на него Зейнал.
Эльдар подлил масла в огонь.
- Знаете, - с деланной заботой, искусно подражая голосу самого Раджаба, сказал он, - этот наш Зейнал такой нервный!.. Чуть что, рвется в драку, а как вцепится, так его не оторвешь. Силен драться, особенно головой...
Криво улыбнувшись, Раджаб промямлил:
- При мне нет денег, ребята. Я не захватил... Я принесу позже. Завтра.
- Нет, деньги при тебе, - не отставал Зейнал. Все лицо и шея у него были такими пунцово-красными, что казалось, еще немного - и покраснеет воротник рубашки.
Раджаб полез в карман, вытащил носовой платок, выронил его - руки у него дрожали, не то с перепугу, не то от жадности... Он полез в другой карман и вытащил двадцатипятирублевку.
- Вот,- сказал он. - У меня больше нет... Выпейте за мое здоровье! - Он еще пробовал шутить.
- Гони все! До последнего гроша. Как договорились! - не отступал от него Зейнал.
Тогда Раджаб снова полез в карман, вытащил еще какие-то мятые купюры. Протянул мне:
- На, Валех-джан, возьми. У меня больше нет... Вы ребята холостые, а у меня семья, дети... - Голос у него дрожал.
Я взял деньги, подержал в руке (чтобы он поверил в то, что деньги мы у него собираемся взять всерьез) и швырнул их ему в лицо. Точнее, не в лицо - в грудь: как-никак он был старше меня по возрасту, а не считаться с этим я не мог.
- Возьми обратно. И проваливай!
Он опустился на колени, стал ползать, собирать деньги. А собрав, торопливо пошел прочь.
А мне вдруг опротивело все. Показалась жалкой эта затея - попугать начальника и вся эта возня с матчами, сама борьба - все. Я налетел на Зейнала:
- Какого черта ты пристал к нему?
- Будь уверен, проиграй ты, он бы от тебя так просто не отстал, хладнокровно парировал Зейнал. А Эльдар неожиданно добавил:
- Деньги надо было все же взять. Взять и... ну... купить подарок его жене. Или что-нибудь на новоселье. Идея была неплохой, но явно запоздалой. А Сарвар только и сказал:
- Пустой человек! Ну его...
Сказал, как припечатал.
Обиженный на мою резкость, Зейнал не утерпел.
- Эх ты, - покачал он головой. - Нашел перед кем благородничать! - Он имел в виду историю с квартирой.
- Квартиру не ему дали, - рассудил Сарвар. - Его детям, его жене, ведь она-то не виновата, что он подлец. .. И куда только смотрела, когда выходила за него замуж, - добавил он неожиданно.
Глава третья
О ТОМ, КАК ПОСТРОЕН БЫЛ НОВЫЙ ДОМ
ДЛЯ ГЮЛЛЮБЕИМ И ЧУТЬ БЫЛО НЕ СЫГРАНА
НАША СВАДЬБА, А В ИТОГЕ САРЫКЕЙНЕК
ОКАЗАЛАСЬ В ОБЩЕЖИТИИ
На этот раз мы сидели и пили чай не в доме, а во дворе. Прямо на земле Гюллюбеим-хала расстелила палас, накидала подушек... Вот так и сидели мы на свежем воздухе, под орешником, листья которого по весне издавали резкий, волнующий ардмат.
Вечерело. Гюллюбеим-хала включила свет, и от света, падающего на палас, на орешник, на дворик, все вокруг выглядело странно, необычно: и листья, освещенные так ярко, что видны были жилки на них, и неестественно длинные тени, черные, уходящие куда-то в ночь.
Гюллюбеим-хала хлопотала на веранде, время от времени принося очередную вазочку с еще одним сортом варенья,- большая она мастерица варенье варить. Вот так весь день на ногах. Неустанно бегает она по хозяйству. А как любит Сарыкейнек и меня! Как расхваливает! Послушать ее - так лучше нас нет на свете... Славная старушка! Вот бы и вправду она всегда жила с нами. И деятельная, и добрая. Не стонет, не причитает, как иные матери, что ее позабыл-позабросил родной сын. А когда заходит о нем разговор, то, не роняя чувства собственного достоинства, она говорит: 'Лишь бы здоров был... И вам всем желаю здоровья!'
Вот так мы сидели. А надо сказать, что весна в наших горах отличается особым непостоянством. То стоит распрекрасная тихая пора, цветут маки в низинах, а то вдруг как хлынет дождь сплошной стеной, как загремит-загрохочет в небе, да так близко, что кажется - можно рукой достать до молнии...
Вот и сейчас внезапно, как по команде, зашумел орешник над головой. Поначалу тихий и порывистый ветер, упав сверху, с гор, на глазах набирал силу. Смолкли птицы. Небо мигом потемнело, исчезли звезды. От порывов ветра закачалась электрическая лампочка на шнуре, и от этого вокруг тревожно зашевелились тени, все стало как-то неопределенно и зыбко.
- Вставайте! Быстро! - крикнула Гюллюбеим-хала, торопливо хватая самовар с заварным чайником. - Сейчас польет!
Не успела Сарыкейнек собрать стаканы, а я свернуть палас, как первые крупные капли застучали по земле. И - хлынуло! Казалось, небо обрушило на землю разом все свои запасы дождя. В один миг все вокруг превратилось в сплошные потоки - шумя и пенясь, вода низвергалась с крыш, неслись неожиданно образовавшиеся здесь и там широкие, в арык шириной, ручьи, через которые уже было не переступить. А на небе грохотало, поминутно сверкала молния... Когда я был маленьким, во время таких вот гроз покойная бабушка - мир праху ее! говаривала, что, дескать, это ангелы скачут по облакам на волшебных конях с серебряными копытами - оттого и искры, и гром; вот сейчас погарцуют-поскачут, разгонят тучи копытами и выглянет солнышко. .. Когда она это говорила, я представлял себе скачки, которые время от времени устраивались в наших местах. Я их любил. И оттого майские грозы не были мне страшны...
Перебросив свернутый палас через плечо, я кинулся под навес. И остановился. Что такое? На моих глазах домик Гюллюбеим-халы стал оседать, крышу перехлестнул селевой поток, густая вязкая грязь потекла по стенам. Со стуком разорвавшейся бомбы лопнула электрическая лампочка на веранде, и все вокруг погрузилось во мглу. Дождь разом, как по команде, прекратился, в образовавшуюся на небе промоину выглянула луна, и в ее свете нам предстала неприглядная картина. Одной стороны дома, той, что примыкала к горе, не стало. На наших глазах крыша накренилась и обрушилась с грохотом. На месте домика
