тигрицу, русалку или отвратительную ведьму. Ее имен не счесть. В рассказах о привидениях ее обычно называют «Белой дамой», а в древних религиях от Британских островов до Кавказа — Белой Богиней. Не думаю, чтобы хоть один истинный поэт после Гомера не попытался писать о ней. Можно сказать, что способность к поэтическому видению проверяется достоверностью изображения Белой Богини и ее острова. У человека волосы встают дыбом, слезы текут из глаз, мороз пробегает по коже, когда он пишет или читает истинную поэзию, и причина здесь в том, что истинная поэзия непременно вызывает Белую Богиню, или Музу, Мать Всего Сущего, издревле обладающую властью над страхом и вожделением, — паучиху или королеву пчел, чьи объятия несут смерть. Хаусман предложил еще один способ распознать истинную поэзию: отвечает ли она фразе Китса: «…все, что напоминает мне о ней, проходит сквозь меня, как копье». Это также имеет отношение к Теме. Китс, на которого уже пала тень смерти, писал о своей Музе, Фанни Броун, а «копье, охочее до крови», — традиционное оружие черного палача.
Иногда бывает, что читаешь сцены, в которых нет людей и событий, а волосы все равно встают дыбом, значит, Белая Богиня так или иначе присутствует в стихах, например, когда ухает сова, когда луна проглядывает сквозь гонимые ветром облака, когда деревья стоят стеной над бурным потоком, когда слышится вдалеке лай собак или когда колокола в мороз неожиданно извещают о рождении Нового года.
Несмотря на глубокое чувственное удовольствие, доставляемое классической поэзией, от нее волосы никогда не встанут дыбом и сердце не захочет выскочить из груди, разве только она забудет о приличиях, и это говорит о разном отношении классического поэта и истинного поэта к Белой Богине. Однако сие не значит, что нужно ставить знак равенства между истинным и романтическим поэтами. Романтический — удобное определение, когда речь идет о возвращении в Западную Европу с помощью авторов поэтических сказаний мистического поклонения женщине, однако слово это запятнано неумеренным употреблением. Типичный романтический поэт девятнадцатого столетия был физически нездоровым неуравновешенным человеком, приверженцем лекарств и меланхолии; а истинно поэтом — только в своем фаталистическом отношении к Богине как к властительнице его судьбы. Каким бы талантливым и прилежным ни был классический поэт, он не в силах справиться с тестом, потому что хочет быть повелителем Богини и унижает ее, относясь к ней как к кокетке, полагающейся на его опеку. Иногда, правда, он еще и сводня, если пытается украсить свои строчки ворованными чарами истинной поэзии. В классической арабской поэзии есть прием, известный как «разжигание», когда поэт нагнетает поэтическую атмосферу с помощью рощ, речных потоков и соловьев, а потом быстро, пока она не рассеялась, переходит к делу, например к льстивому описанию, скажем, мужества, добродетелей и великодушия своего покровителя или к мудрым сетованиям по поводу короткой и чреватой всякими неожиданностями человеческой жизни. В классической английской поэзии «разжигание» частенько растянуто на все сочинение.
В следующих главах я буду говорить о священных чарах разных древностей, в которых сводятся вместе различные версии Темы. Литературные критики, в чью задачу входит судить литературу с точки зрения менестрелей, то есть насколько она развлекательна для масс, наверняка повеселятся над тем, как я тычу пальцем в небо. А ученые скорее всего вовсе воздержатся от каких-либо замечаний. Но, в конце концов, кто такой ученый? Это тот, кто не может разорвать путы под страхом изгнания из академических кругов.
А что такое «пальцем в небо»[14]? Шекспир намеком дает на это ответ, хотя подменяет Одина, первоначального персонажа баллады, святым Свитольдом.
Более полное описание подвига Одина есть в «Заклятиях против Ночной Кобылы», пришедших с Севера и датируемых примерно четырнадцатым веком:
Ночная Кобыла — одна из самых жестоких ипостасей Белой Богини. Ее гнезда, если набрести на них в снах, находятся на скалах или на ветвях высоких и дуплистых тисов и сделаны из тщательно подобранных веток, выложены белой шерстью лошадей и перьями пророческих птиц, а внутри набросаны челюсти и внутренности поэтов. Пророк Иов сказал о ней: «Живет она на горе. И дети ее пьют кровь»[16].
Глава вторая. Битва деревьев
Мне кажется, что валлийские менестрели, подобно ирландским поэтам, декламировали свои традиционные сказания в прозе, перемежая ее драматическими стихами под аккомпанемент арфы только в самых эмоционально напряженных местах. Некоторые из этих сказаний полностью дошли до нашего времени, даже со стихами, другие без стихов, а, например, в сказании о Хливархе Хене сохранились только стихи. Самое знаменитое валлийское собрание — «Мабиногион»; название это часто переводят как «Сказания для юношей», то есть сказания, которые должны были знать те, кто начинал учиться профессии менестреля. Все они есть в собрании тринадцатого века «Красная книга Хергеста». Правда, стихи в основном не сохранились. Эти сказания — что-то вроде рабочей схемы для менестреля, и некоторые из них более, а другие менее современны как в языке, так и в описании поступков героев и их нравственной подоплеки.
«Красная книга Хергеста» содержит также пятьдесят восемь стихотворений, которые получили название «Книга Талиесина», и среди них есть вставные стихи из «Сказания о Талиесине», не включенного в «Мабиногион». Однако первая часть «Сказания» сохранилась в рукописи конца шестнадцатого столетия «Peniardd M.S.», впервые изданной в начале девятнадцатого века в «Myvyrian Archaiology» вместе с поэтическими вставками из «Книги Талиесина», правда, не без текстологических разночтений. Леди Шарлотта Гест перевела эту часть, дополнив ее материалами из двух других рукописей, и включила ее в свое широко известное издание «Мабиногиона» (1848). К сожалению, один из двух манускриптов был взят ею из библиотеки Иоло Моргануга, известного в восемнадцатом веке «украшателя» валлийских документов, так что ее версию никак нельзя читать с полным доверием, хотя и не доказано, что она работала с поддельным манускриптом.
Суть «Сказания» в следующем. У знатного мужа из Пенхлина по имени Тегид Войл была жена по имени Каридвен, или Керридвен[17], а также двое детей — Крейрви, самая красивая девица на свете, и Авагти — уродливый мальчик. Они жили на острове посреди озера Тегид. Чтобы как-то компенсировать уродство сына, Керридвен решила сделать из него самого образованного человека на земле. Итак, по рецепту, содержавшемуся в книгах колдуна Вергилия из Толедо (героя сказания двенадцатого столетия), она заварила Котел Вдохновения и Знаний, который нужно было кипятить на медленном огне ровно год и еще один день. Месяц за месяцем она добавляла в него новые травы, которые
