Анастасия Матвеевна в каждом письме жаловалась на плохие дела, и Рылеев просил у нее денег только в самой крайности, когда уже мундир от ветхости начинал блестеть и рваться. «Не однажды, — пишет Рылеев матери, — среди самого веселого общества, взирая на прочих товарищей, на лицах коих светлели беспечность и удовольствие, ничем не отравляемые, задумывался и говорил сам себе: «Почему подобно им и я не могу быть счастливым?» — Так протекло около четырех лет; в продолжение оных я непрестанно придумывал средства, кои бы, поправив домашние обстоятельства, могли спокойствие ваше сделать прочным».
В это время в жизни Рылеева назревали две перемены: неожиданно для себя он обнаружил, что влюблен в одну из своих учениц — Наташу Тевяшову, и вскоре решил жениться, а еще — он задумал выйти в отставку. Последнего он и сам желал, но того же у него требовали командир батареи Сухозанет и старик Тевяшов, не хотевший отдавать дочь за военного, за перекати-поле, который сегодня здесь, а завтра — бог весть! Женитьбой и отставкой, как думал Рылеев, решалось и другое важное дело — благополучие матери, так как он предполагал решительно взяться за благоустройство разоренного Батова.
Тем не менее в замыслах Рылеева не было никаких Расчетов, все шло как бы само собой. Это касается прежде всего женитьбы. Как писал Косовский, «прежде Рылеев был тех мнений и старался всегда доказывать в своем сочинении в стихах (после им самим уничтоженное), что брачная жизнь «ни к чему не ведет, а тем более для человека, постоянно озабоченного серьезным делом и не имевшего средств к жизни», но, когда влюбился в Наталью Михайловну, он не мог уже владеть собою». Наталия Михайловна отвечала Рылееву взаимностью.
Д. Кропотов в своей краткой биографии Рылеева приводит рассказ, сохранившийся в семейных преданиях, романтический, но малодостоверный. Рылеев однажды будто бы вошел в кабинет Тевяшова и сказал:
— Я люблю вашу дочь и прошу ее руки.
Старик засуетился, захлопотал, усадил его в кресло и, расхаживая по комнате, начал осторожно и туманно доказывать, что этот союз невозможен.
— Я люблю вашу дочь, — прервал его Рылеев, — и решился не выходить из этой комнаты до тех пор, пока не получу вашего согласия.
— Что вы хотите этим сказать? — опешил старик. — То, что я не выйду отсюда живым, — сказал будто бы Рылеев и вынул из кармана пистолет.
Тевяшов быстро схватил его за руку и воскликнул с большим волнением:
— Да подумайте же, батюшка, хотя о том, что если бы я и согласился на ваш брак, то не могу же я принудить к тому свою дочь!
И тут будто бы отворилась дверь, дочь с рыданиями бросилась на шею отцу: «Папенька, или за Кондратия Федоровича, или в монастырь!» — и упала без чувств.
Бедному старику ничего больше не оставалось, как сдаться, да, впрочем, он и с самого начала не был особенно против.
В сентябре 1817 года Рылеев писал матери о своей невесте: «Не будучи романистом, не стану описывать ее милую наружность, а изобразить же душевные ее качества почитаю весьма слабым… Ее невинность, доброта сердца, пленительная застенчивость и ум, обработанный самою природою и чтением нескольких отборных книг, — в состоянии соделать счастие каждого, в коем только искра хоть добродетели осталась. Я люблю ее, любезнейшая матушка, и надеюсь, что любовь моя продолжится вечно… Итак, любезнейшая матушка, от вас зависит благословить сына вашего и, позволив ему выйти в отставку, заняться единственно вашим и милой Наталии счастием».
Анастасия Матвеевна не спешила с благословением, она отвечала сыну обстоятельно, рисуя не очень радостные картины: «Тебе, мой друг, известно, деревня не так велика, ревизских душ 42, а работников 17, то сам посуди, сколько они могут поработать: земля у нас не такая, как там, где ты теперь; долгу на мне много, деревня в закладе, тебе известно, что я насилу могу проценты платить, и то с помощью друга моего Петра Федоровича, а что пишешь в рассуждении женитьбы, я не запрещаю: с богом, только подумай сам хорошенько, — жену надо содержать хорошо, а ты чем будешь ее покоить?.. Посуди сам, Наталья и ты будете горе терпеть, а я, глядя на вас, плакать. Я советую тебе как мать и друг твой верный, подумай хорошенько и скажи невесте и родителям ее правду, сколько ты богат, то я не думаю, чтоб они захотели бы, чтоб дочь их милая терпела нужду».
Была у Анастасии Матвеевны и еще причина для того, чтобы отговаривать сына от женитьбы, открывшаяся позднее: она, оказывается, уже приглядела ему невесту в семье помещика Эртеля, которой тогда было только тринадцать лет (нужно было ждать года два-три, пока она подрастет). Эта невеста не была бедна, как Тевяшова, за которой давали всего 15 душ в приданое. Сын неожиданно нарушил заботливые, но скрытные расчеты матери.
Не советовала Анастасия Матвеевна сыну и в отставку выходить: «И служба и чин твой так малы, если и в статскую службу идти по твоему чину, то я не знаю, какое место».
Рылеев отвечал: «Знаю, что неприлично в такой молодости оставить службу, и что четырехлетние беспокойства недостаточная еще жертва с моей стороны отечеству и государю… Но разве не могу и не в военной службе доплатить им то, чего недодал в военной?» И в другой раз: «Человек родится не для других только, он должен заботиться и о себе — и потому, кажется, довольно для государя пяти лет: пора подумать и о своих!»
Предлог отставки — «расстроенное имение, год от году более и более уменьшающееся», действительная же причина ее видна из следующих слов Рылеева: «Для нынешней службы нужны подлецы, а я, к счастию, не могу им быть».
Все обстоятельства складывались в пользу отставки.
Еще одно — дуэль прапорщика Миллера с командиром батареи подполковником Сухозанетом, в которой Рылеев участвовал в качестве секунданта Миллера.
Рылеев писал о причинах дуэли: «Сухозанет, дабы перессорить между собой офицеров, представил младших к повышению чинов. Эти догадались и все пошли к нему. Те, которых он представил, сказали ему, что они не чувствуют, дабы они сделали для службы что-либо отличное противу своих товарищей, а те, которых он хотел было обойти, сначала довольно учтиво, а наконец, видя, что он не унимается, с неудовольствием доказывали ему, как он несправедлив. Видя же, что и это его не трогает, все офицеры, и представленные и обойденные, подали к переводу в кирасиры».
При этом споре прапорщик Миллер вспылил в ответ на какую-то дерзость Сухозанета и дал ему пощечину. Таким образом офицеры батареи, сослуживцы Рылеева, на своем собственном опыте убедились, что подлость и тупая грубость глубоко гнездятся в армейском быту. Дуэль состоялась в Белогорье в июне 1818 года, Миллер был ранен в руку и подал в отставку. Все офицеры батареи договорились покинуть эту роту.
Рылеев уже ожидал приказа о своей отставке, когда его роте назначен был поход — 1 января 1819 года она выступила на новые квартиры в город Рыльск Курской губернии.
В конце декабря 1818 года Рылеев пришел проститься с офицерами. Когда подняли бокалы, он сказал:
— Господа! Я был несколько лет вашим сослуживцем и скверным слугою царю. Вы поделом не любили меня как ленивца, но, признаюсь, я любил вас всех, кроме двух, — Рылеев указал на этих офицеров и продолжал, — но и с их стороны не было желания сойтись со мною. Жалею сердечно, что все вы не хотели понять меня. По крайней мере, не забывайте то, что я говорил вам о будущей судьбе России, легко может статься, что спустя лет пять все изменится к лучшему.
«Мы, — пишет Косовский, — пожелали ему скорее соединиться навсегда с бывшею своею ученицей и наслаждаться семейным счастием, бросить неверные идеи свои, не полагаться на судьбу, которая так немилосердно и часто играет участью смертных!»
Прощание с офицерами батареи Рылеев заключил так:
— Я не сойду с избранного мною пути, ибо твердо убежден в предприятии своем, и вы увидите скоро… Это время не за горами. И я надеюсь, что тогда-то вы оправдаете меня. А до того — прощайте, господа! Не забывайте ленивца Рылеева.
«Мы обнялись, — пишет Косовский, — поцеловались и расстались навсегда!»
Военная служба Рылеева кончилась. В начале января 1819 года в газете «Русский инвалид» Рылеев
