Впоследствии на этих берегах и сам Рылеев немало передумает мучительных дум о судьбах России…
Только одно лето маленький Коня, красивый мальчик с большими темными глазами, провел в Батове, привыкнуть к новому месту как следует не успел. Едва началась зима, как Петр Федорович Малютин повез его в Петербург и определил в Первый кадетский корпус — «рыцарскую академию», привилегированное учебное заведение, основанное в 1732 году под названием Сухопутного шляхетского кадетского корпуса.
2
Корпус располагался на Васильевском острове в бывшем дворце Меншикова, занимая все его строения. Окна главного здания, выходящие на Неву, смотрели с противоположного берега прямо на Сенатскую площадь, в грозные глаза Медного всадника.
В XVIII веке, по словам Екатерины Второй, кадетский корпус был «рассадником великих людей», из его стен вышли знаменитые писатели Херасков и Сумароков, историк Елагин, полководцы — фельдмаршалы Румянцев и Каменский, мореплаватель Коцебу. Здесь возникло первое в России литературное содружество — Общество любителей российской словесности. В классах нередко читались произведения Руссо, Локка и Вольтера.
Первым генерал-директором корпуса был фельдмаршал Миних. Позднее эту должность занимал будущий герой Отечественной войны 1812 года фельдмаршал Кутузов. Но наибольшей популярностью у кадет пользовался бывший начальником корпуса в 1780-х годах граф Федор Евстафьевич Ангальт, который старался сделать своих воспитанников истинно просвещенными людьми. «Огромные богатства заключены в сердце человека», — говорил он кадетам. При нем в корпусе среди преподавателей были драматург Княжнин и автор известной в то время хрестоматии по русской словесности Железников. Адъютантом у Ангальта был известный впоследствии драматург Озеров. Ангальт пригласил актера Плавилыцикова читать в классах оды Ломоносова и «Россиаду» Хераскова, приказал разложить на столах в общем зале сочинения Гуго Гроция, Плутарха, Бильфельда и других историков и философов, устроить в саду сельскую ферму для кадет, чтобы сами они засевали маленькие участки рожью и ячменем. При Ангальте корпус получал иностранные газеты и журналы, периодические издания Новикова, крыловского «Зрителя». В корпусе у стен стояли бюсты знаменитых мужей древности. В одной из комнат демонстрировался образец вобановой крепости, помещенный в огромный ящик. По мысли Ангальта, каменная стена сада была вся изрисована и исписана, чтобы кадеты и гуляя учились. Тут были чертежи, математические формулы, всевозможные изречения на разных языках, сведения по части наук и русские пословицы вроде «Тише едешь — дальше будешь», «Век живи — век учись», «Дело мастера боится», «Беда — глупости сосед». Тут было и изречение самого Ангальта, его девиз: «Деспотизм азиатский вреден и в делах человеческих и в области учения». Ангальт собрал все это в особую печатную книжку под названием «La miraille parlante» («Говорящая стена»), которая давалась на память выпускникам.
После 1789 года, начала Великой французской революции, Ангальт впал в немилость у императрицы как слишком усердный почитатель просветителей-энциклопедистов Вольтера и Руссо, не будь которых, как она думала, не грянула бы эта ужасная буря. В корпусе начались перемены, особенно радикальные после смерти Ангальта, последовавшей в 1794 году. «Какая-то невидимая рука в нашей зале, — писал Сергей Глинка, учившийся в корпусе, — с окон и столов отбирала книги и газеты и снимала со стен все собственноручные памятники графа Ангальта. Постепенно исчезли со стен нашего сада и надписи, и эмблемы, и изображения систем Тихобрага, Птоломея и Коперника… Не стало у нас ни французских журналов и никаких заграничных газет». Ко времени поступления Рылеева корпус из «рыцарской академии» превратился уже в почти заурядное военное училище.
12 января 1801 года Рылеев был зачислен волонтером, то есть учеником приготовительного класса, а с 12 марта того же года — в Малолетнее отделение. Эконом подобрал ему по росту форменное обмундирование — фуражку, куртку и брюки, а также сюртук, все темно-зеленого цвета, только околыш фуражки и воротник сюртука были красные.
Малолетнее отделение состояло из шести дортуаров. За кадетами-малышами присматривали дамы — директриса и шесть начальниц, все важные и строгие барыни. Директриса мадам Бертгольд собственноручно секла детей. В столовую дамы водили свои отделения строем по длинной наружной галерее, зимой сами они при этом надевали меховые салопы и теплые капоры, а дети шли в куртках и мерзли. Считалось, что будущие воины должны закаляться. Всего возрастных групп в корпусе было пять — такая структура училища была создана при Екатерине Второй по идеям Руссо, высказанным в его «Исповеди» (об особенностях каждого возраста человека в детстве).
С 1801 года генерал-директором Первого кадетского корпуса стал генерал-майор — с 1811 года генерал-лейтенант — Фридрих Максимилиан Клингер (1752–1831), с 1785 года он был в корпусе офицером- воспитателем. Это был человек необыкновенной судьбы. Сын дровосека и прачки, выросший в нужде, он в 1770-е годы стал крупнейшим немецким писателем, одним из идейных вдохновителей периода «Бури и натиска» — само это течение получило название по трагедии Клингера «Буря и натиск». Он был товарищем Гёте, Гердера, Шиллера, Бюргера, Ленца. Вместе с ними он боролся за национальное единство Германии, за ее демократизацию. В 1780 году после попыток найти службу на родине Клингер вступил в русскую армию и скоро достиг генеральского чина. Он женился на русской — Елизавете Александровне Алексеевой. Его сын, русский офицер, погиб в 1812 году под Бородином. С 1801 года Клингер занимает одновременно ряд высоких должностей — главноначальствующего Пажеского корпуса в Петербурге, директора Первого кадетского корпуса, попечителя Дерптского учебного округа, где настойчиво добивался улучшения преподавания русского языка и русской словесности. Александр I ввел Клингера в совет при министре просвещения графе Завадовском. Профессора Дерптского университета — в основном немцы — обвиняли Клингера в том, что он «ставленник русских», что «немец в нем совершенно обрусел», что он замещает профессорские должности русскими людьми, например Кайсаровым.
Живя в России, Клингер создал ряд значительных произведений — несколько драм и цикл социально-критических романов, занявших видное место в классической литературе Германии. Как пишет немецкий историк литературы нашего времени, романы Клингера «показывают, как сильно его волновали социальные и политические противоречия феодального общества, как глубоко было его отвращение ко всяким формам угнетения, как его возмущало в особенности ограбление трудящихся народных масс узким кругом феодальных эксплуататоров и правителей. Литература, по крайней мере немецкая литература классической эпохи, не знает другого писателя, который бы так открыто и беспощадно критиковал социальные основы феодального строя». Клингер писал, что «всякая система угнетения людей, установленная правителями, какой бы характер она ни носила — политический или религиозный, — должна в конце концов уступить дорогу свободным, вечно живым, не дремлющим духовным силам человечества».
Немецкая писательница Фанни Тарнов, побывавшая в Петербурге, сообщала в своей книге о России: «Одна светская петербургская дама с благонравным ужасом заявила мне, что она не прочла ни одной строчки, написанной Клингером. Его произведения считаются богохульными и пользуются слишком дурной славой, чтобы она отважилась их прочитать».
Клингер был, конечно, выдающийся, замечательный человек. Но в России он вынужден был вести как бы Двойную жизнь: Клингер-генерал был на виду, Клингер-писатель скрыт от окружающих. В России были запрещены все его лучшие романы — «Жизнь Фауста, его Деяния и гибель в аду», «История Рафаэля де Аквилья», «Путешествия до Потопа», «История современного немца» и «Светский человек и поэт».
В своих «Наблюдениях и размышлениях» Клингер так охарактеризовал эпоху, сменившую «дней Александровых прекрасное начало»: «Всё для глаз, всё для уха! Для первого — роскошные церемонии, для второго — звучные слова без политического смысла. А для языка — решетка, для ума — грозный, страшный надсмотрщик».
