В очах тирана прочитала!.. …С такою б жадностию я На брызжущую кровь глядела, С каким восторгом бы тебя, Тиран, угасшего узрела!..

Рогнеда не единственный образ героической женщины в думах Рылеева, она встает рядом с дочерью князя Глинского, последовавшей за отцом в темницу, с княгиней Наталией Долгоруковой, предвосхитившей подвиг жен декабристов, добровольно отправившихся в Сибирь, с женой пана Чаплицкого, которая (пусть не в истории, а только у Рылеева в думе) порвала с мужем-тираном и освободила из темницы Хмельницкого. В том же ряду колоритная фигура защитницы древней вольности Новгорода Марфы Посадницы.

Речь Марфы полна гордого достоинства:

Свершила я свое предназначенье; Что мило мне, чем в свете я жила: Детей, свободу и свое именье — Все родине я в жертву принесла.

Три наброска неоконченной думы «Вадим» отсылают читателя в более раннюю историю вечевого Новгорода — ко временам Рюрика, пришлого варяжского князя, против которого Вадим поднимает восстание. Замышляя этот решительный шаг, он говорит:

Ах! если б возвратить я мог Порабощенному народу Блаженства общего залог, Былую праотцев свободу.

Известны симпатии декабристов к Новгороду, «вечевой республике». Суть этих симпатий хорошо выразил Рылеев в одном из дружеских разговоров. Он, как вспоминает мемуарист, «завел мечты о России до Петра и сказал, что стоит повесить вечевой колокол, ибо народ в массе его не изменился, готов принять древние свои обычаи и сбросить чужеземное». И, конечно, сам Рылеев говорил устами Вадима:

Грозен князь самовластительный! Но наступит мрак ночной, И настанет час решительный, Час для граждан роковой.

Вадим Новгородский — одна из самых бунтарских фигур в русской литературе, и именно поэтому одни писатели стремились его «развенчать» (Екатерина Вторая в «Историческом представлении в жизни Рюрика»; Херасков в стихотворной повести «Царь, или Спасенный Новгород» и т. д.), другие — сделать примером для сограждан (Я.Б. Княжнин в трагедии «Вадим Новгородский», Кюхельбекер в лекциях, читанных в Париже в 1821 году, В.Ф. Раевский в стихотворении «Певец в темнице», Хомяков в поэме «Вадим»). В том же 1822 году, когда Рылеев делал наброски к своей думе, начал писать драму и поэму о Вадиме Пушкин. Возможно, что друг Рылеева Муханов переслал ему из Одессы список первой части поэмы Пушкина — в письме он обещал это сделать, но неизвестно, выполнил ля обещание, так как, по его же словам, Пушкин «их назначил к истреблению» и не хочет, чтобы драма и поэма «ходили по рукам и даже говорили об оных».

Позднее (в 1824 году), когда Пушкин был сослан в Псковскую губернию, Рылеев постарался напомнить ему, что это также бывший русский город-республика: «Ты около Пскова, — там задушены последние вспышки русской свободы; настоящий край вдохновения — и неужели Пушкин оставит эту землю без поэмы?» Пушкин не оставил Псков без внимания и написал стихотворение о его бывшей свободе, отметив в нем, что теперь это город, «лишенный честных благ народного правленья».

Всякую историческую тему Рылеев поворачивал к читателю ее гражданской стороной. Если в избранном сюжете такой стороны не было, Рылеев ее измышлял. Так было в «Рогнеде». Языком современного Рылееву гражданина-патриота, чуть ли не декабриста, говорит и Димитрий Донской в одноименной думе:

Летим — и возвратим пароду Залог блаженства чуждых стран: Святую праотцев свободу И древние права граждан.

Источники этой думы — «История» Карамзина и трагедия Владислава Озерова «Димитрий Донской», вторая — значительно более. В свое время — в 1806 году — трагедия Озерова вызвала «исступленный энтузиазм» (по словам мемуариста) у публики, которая в период первых наполеоновских войн, горя чувством мщения за разгром русских войск под Аустерлицем, повторяла во время представлений строку трагедии: «Языки, ведайте: велик российский бог!» (В думе Рылеева: «Враги смешались — от кургана промчалось: «Силен русский бог!») Пафос думы Рылеева — освободительная борьба: в результате Куликовской битвы, сражения русских с «тираном» Мамаем, с «ратью тирана», — «расторгнул русский рабства цепи», возродилась Русь к новой жизни.

Позднее, в своем дневнике 1831 года, в ссылке, Кюхельбекер, перечитав думу «Димитрий Донской», скажет, что она «очень не дурна и принадлежит к хорошим произведениям Рылеева». В думе есть живая, яркая изобразительность. Вот, например, картина переправы русских войск через Дон:

…Несутся полные отваги, Волн упреждают быстрый бег: Летят как соколы — и стяга Противный осеняют брег. Мгновенно солнце озарило Равнину и брега реки И взору вдалеке открыло Татар несметные полки. Луга, равнины, долы, горы Толпами пестрыми кипят; Всех сил объять не могут взоры… Повсюду бердыши блестят.

Еще явственнее эта художественность в думе «Иван Сусанин». Пушкин, не жаловавший вообще

Вы читаете Рылеев
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату