Эмблемой движения стал символ голубя мира, нарисованный Пикассо.
Поощряя мирные инициативы людей, не являвшихся членами коммунистических партий, 20 декабря 1949 года Верховный Совет СССР принял указ об учреждении Международных Сталинских премий «За укрепление дружбы между народами».
Да, ситуация в мире была сложной, имевшей много подводных камней и недоговоренностей, прикрываемых пеной демагогии политических кругов Запада. Мир уже реально балансировал на грани войны. И угроза ядерной войны не была Плодом воображения Сталина.
Об этом говорит уже то, что еще 21 октября 1948 года главнокомандующий ВВС США в оперативном плане САК ЕВП 1-49 отмечал: «Война начнется до 1 апреля 1949 г.».
Война была спланирована поэтапно, с учетом всех тонкостей стратегического развертывания. К 1 февраля 1949 года части американских ВВС должны были получить карты для бомбардировки 70 городов СССР. «Первая фаза атомного наступления, — указывалось в оперативном плане, — приведет к гибели 2 700 000 человек и в зависимости от эффективности советской системы пассивной обороны повлечет еще 4 000 000 жертв. Будет уничтожено большое количество жилищ, и жизнь для 28 000 000 из уцелевших человек будет весьма осложнена».
Такими были людоедские планы американских стратегов. Такова настоящая, а не декларируемая для обывателя сущность намерений Запада — подлинное лицо пресловутой демократии. То, от чего спас Сталин народы Советского Союза, наглядно показала война в Ираке, но атомная «демократизация» страны, победившей немецкий фашизм, конечно, стала бы много пагубней.
Трагичнее были бы и ее результаты. Ужаснее, чем жертвы Хиросимы и Нагасаки, страшнее подлости ковровых бомбардировок Кореи и напалмового ада Вьетнама. У Америки 50-х годов, еще продолжавшей «размазывать» по асфальтам городов своих негров и пока не прикрывавшей свои истинные цели лоском внешней респектабельности, было не менее жестокое лицо, чем в начале нового столетия.
Сложившееся международное противостояние двух общественных систем не могло не отразиться на внутренних идеологических лозунгах и общественных настроениях в стране. В начале 1947 года получила свое дальнейшее развитие борьба с антипатриотизмом.
Она стала своего рода антиподом начавшейся в США кампании «антиамериканизма», но эта идеологическая акция в СССР не копировала политический климат за океаном. В определенной степени намерение Сталина пресечь преклонение интеллигенции перед Западом стало развитием мыслей, изложенных ранее в письме П.Л. Капицы.
Направляя в 1946 году Сталину свои соображения по атомным исследованиям, академик приложил рукопись книги историка Л.И. Гумилевского. Ссылаясь на эту работу, Капица указывал, что в советской науке бытует «недооценка своих и переоценка заграничных сил… Для того чтобы закрепить победу (в Великой Отечественной войне) и поднять наше культурное влияние за рубежом, необходимо осознать наши творческие силы и возможности… Успешно мы можем это делать, только когда будем верить в талант нашего инженера и ученого… когда мы, наконец, поймем, что творческий потенциал нашего народа не меньше, а даже больше других…»
Рассуждения Капицы были связаны с отстаиванием своих методик при работе над атомным проектом, в котором приоритетная роль отдавалась Курчатову, применявшему в исследованиях результаты, полученные разведкой из иностранных источников. Сталин понимал, что предпочтение, оказываемое Курчатову, ущемляло самолюбие ученого.
Он ответил: «Тов. Капица! Все ваши письма получил. В письмах много поучительного… Что касается книги Л. Гумилевского «Русские инженеры», то она очень интересна и будет издана в скором времени».
Работа Гумилевского, основанная на анализе истории русской инженерной мысли, говорила о том, что такие крупные интеллектуальные начинания, как самолет Можайского (1881 г.), лабораторная телепередача Розинга (1911 г.), зарождались в России, но эти открытия не были развиты вследствие недооценки их значения. Сталин сдержал слово. Книга была издана в 1947 году, но для себя Вождь сделал более осмысленные и значительно далее идущие выводы, перешагнув рамки локального конфликта между Капицей и Курчатовым.
Давлению, оказываемому на советскую интеллигенцию извне, он противопоставил мобилизацию ее воспитанием национального патриотизма. Причем он перевел этот процесс в своеобразное общественно- правовое русло. 28 марта 1947 года «при министерствах и ведомствах были учреждены «суды чести». Согласно их уставу, они должны были «повести непримиримую борьбу с низкопоклонством и раболепием перед западной культурой, ликвидировать недооценку значения деятелей русской науки и культуры в развитии мировой цивилизации». Но было и еще одно обстоятельство, заставившее Сталина взяться за эту проблему.
Борьба с низкопоклонством перед заграницей, говоря иначе — с «антипатриотизмом», стала одним из идеологических направлений духовного воспитания общества. Однако Вождь не только критиковал деятелей интеллектуального труда, одновременно он стимулировал их творчество. 13 мая 1947 года Сталин принял генерального секретаря Фадеева, его первого заместителя Симонова и секретаря парторганизации Правления СП Б.Л. Горбатова. Встреча состоялась по просьбе руководителей Союза писателей.
Приглашенные собрались в приемной без пяти шесть вечера. От накаленного солнцем окна в помещении было жарко. Посредине приемной стоял стол с разложенной на нем иностранной прессой — еженедельниками и журналами.
К.М. Симонов пишет: «В три или четыре минуты седьмого в приемную вошел Поскребышев и пригласил нас. Мы прошли через одну комнату и вошли в третью. Это был большой кабинет, отделанный светлым деревом… В глубине, вдали стоял письменный стол, а слева вдоль стены еще один стол — довольно длинный, человек на двадцать — для заседаний.
Во главе этого стола, на дальнем конце его, сидел Сталин, с ним рядом Молотов, рядом с Молотовым Жданов. Они поднялись нам навстречу. Лицо у Сталина было серьезное, без улыбки. Он деловито протянул каждому из нас руку и пошел обратно к столу…Перед Ждановым лежала докладная красная папка, а перед Сталиным — тонкая папка, которую он сразу открыл. В ней лежали наши письма по писательским делам».
Беседу с руководителями Союза писателей Сталин начал с вопроса о гонорарных ставках авторам литературных произведений. Указывая на причину установления предшествующих ставок, он пояснил:
— Когда мы устанавливали эти гонорары, мы хотели избежать того явления, при котором писатель напишет одно произведение, а потом живет на него и ничего не делает. А то написали по хорошему произведению,
Предложив создать комиссию по решению этого вопроса, Сталин повернулся к Жданову:
— Какое у вас предложение по составу комиссии?
— Я бы вошел в комиссию, — сказал Жданов.
Сталин засмеялся и сказал:
— Очень скромное с вашей стороны предложение.
Все расхохотались, а Сталин заметил, что следовало бы включить в комиссию присутствующих здесь писателей.
— Зверева, как министра финансов, — предложил Фадеев.
— Ну что же, — сказал Сталин, — он человек опытный. Если вы хотите, — Сталин подчеркнул слово «вы», — можно включить Зверева. И вот еще кого, — добавил он, — Мехлиса, — добавил и испытующе посмотрел на приглашенных писателей. — Только он всех вас там сразу же разгонит, а?
Все снова рассмеялись. Среди тех, кто составлял ближайшее окружение Вождя, Лев Мехлис считался человеком с жестоким характером. Высокий, сухопарый еврей, с желтоватым лицом и почти не выпускавший изо рта папиросу, он всегда стремился показать себя предельно исполнительным, жестким и решительным. Несмотря на грубые промахи, допущенные Мехлисом во время войны, Сталин продолжал доверять старательному и исполнительному работнику. Жданов знал об этом и поддержал:
— Он все же как-никак старый литератор.
После обсуждения вопросов о штатах Союза писателей и помощи в улучшении жилищных условий писателей Сталин, помолчав, спросил:
— Ну, у вас, кажется, все?
