практику руководства боевыми действиями многомиллионных войск на фронтах, протяженность которых превышала протяженность любого предшествовавшего вооруженного противостояния в истории человечества.
За его плечами были разработка и координирование нескольких десятков крупных операций, как дни поражений, так и дни побед. Крупнейшими из них стали величайшие в истории планеты: Московская, Сталинградская и Курская битвы.
Являясь руководителем страны и Верховным Главнокомандующим Красной Армии, в отличие коллег по Большой тройке, он непосредственно руководил планированием и проведением всех крупных операций. Его воле подчинялся и весь тыл — тысячи предприятий оборонной промышленности, снабжавшие воюющую армию танками и самолетами, орудиями и боеприпасами.
Идею встречи Большой тройки инициировал американский президент. Он давно хотел познакомиться с Вождем и военным руководителем государства, непосредственно противостоявшего в смертельной схватке мировому фашизму. Впервые Рузвельт и Сталин встретились в Тегеране.
Спокойные и уверенные манеры советского маршала, его логика и веские суждения, компетентность в знании ситуации и остроумие произвели сильное впечатление на Рузвельта. За поведением советского Верховного Главнокомандующего пристально следили и члены союзных делегаций.
После победы под Сталинградом весь мир посмотрел на Советский Союз иными глазами. Номер журнала «Тайм», вышедший в свет 4 января 1943 года с портретом Сталина на обложке, представил его как человека истекшего года с «лицом из гранита».
Могли ли они тогда писать иначе? Руководитель державы, сумевший в дни тяжелейших испытаний остановить врага на подступах к советской столице, а затем, мобилизовав средства и силы, разгромить противника под Москвой и Сталинградом, не мог не вызвать общего внимания и естественного интереса. Для Запада он по-прежнему оставался загадкой. Члены иностранных делегаций пристально следили за маршалом. Всматриваясь в каждый жест и ловя смысл его фраз, они пытались понять и осознать подлинное существо этого человека.
Наблюдавший Вождя в Тегеране Шервуд писал: «Сталин непрерывно чертил на клочке бумаги и курил на совещаниях. Говорил он тихо, едва слышно, и, обращаясь к переводчику, казалось, не тратил сил на то, чтобы подчеркивать те или иные фразы…» Но все обратили внимание на то, что за непринужденной сдержанностью манер в его рассуждениях четко проступали «интеллект, знания и живость ума».
Да, он не походил на жестокого диктатора из варварской страны, каким западная пресса рисовала Сталина до войны. Один из участников встреч Большой тройки американский адмирал Леги позже отмечал: «Мы сразу почувствовали, что имеем дело с исключительно умным человеком, который убедительно говорил и был преисполнен решимости добиться того, что хотел для России.
Подход маршала к нашим общим проблемам был прямым, доброжелательным и учитывающим точки зрения его двух коллег до тех пор, пока один из них не выдвигал какую-либо идею, которую Сталин считал неприемлемой с точки зрения советских интересов. В таких случаях он говорил правду в глаза вплоть до колкостей».
Он действительно иногда позволял себе «колкости». Периодически получая информацию о публикациях в «демократической» прессе, он знал о бытовавшем на Западе мнении, приписывающем ему склонность к жестокости. История сохранила эпизод, позволяющий оценить своеобразный юмор Вождя как реакцию на подобные истерические оценки.
Искушенный дипломат, привыкший к парламентской демагогии, Черчилль нередко прибегал в переговорах к тактике хитрости, обмана и проволочек. Впрочем, такой была вся школа английского дипломатического искусства, в течение столетий развивавшаяся на опыте успешных международных интриг и обмана.
На совещании представителей правительств США и Англии в апреле 1942 года по вопросу открытия второго фронта, стремясь оттянуть эту акцию, англичане использовали старый прием. Употребляя двусмысленные слова и выражения, они маскировали возможное под обещанное. При этом ложь трудно было отличить от правды.
Участник совещания американский генерал Ведемейер вспоминал: «Англичане вели переговоры мастерски. Особенно выделялось их умение использовать фразы и слова, которые имели более одного значения и допускали более чем одно толкование…Когда дело шло о государственных интересах, совесть наших английских партнеров становилась эластичной…»
Кстати, своеобразный дуализм слов и понятий — вообще одна из особенностей англосаксонских языков. В отличие от русского языка, где понятия оттенков и различий в значении сказанного выражены разными словами, у наших соседей разные понятия определяются одним словом. Употребив двусмысленное выражение, впоследствии можно извратить его смысл, объясняя, что говорившего неправильно поняли.
Вождь заметил эту особенность переговоров, стремление Черчилля и его окружения завуалировать скрытые мысли, придать им обтекаемость и неопределенность. Сталину приходилось требовать от переводчиков точного определения смысла и толкования сказанного.
Человек, прекрасно владевший тонкостями «великого и могучего», сам он излагал свои мысли предельно точно. Но, видимо, его раздражала подобная дипломатическая «игра в слова», и порой он противопоставлял английскому лицемерию русский гротеск.
В воспоминаниях Черчилль привел эпизод, произошедший во время Тегеранской конференции во время ужина лидеров Большой тройки в апартаментах Сталина. Когда речь зашла о послевоенной судьбе гитлеровских генералов, советский Вождь с непроницаемым лицом сказал, что после победы нужно будет как можно скорее казнить немецких генералов и офицеров как военных преступников, — их не менее 50 тысяч.
Черчилль пишет, что, возмущенный этой мыслью, он вскочил, заявив:
— Подобный взгляд коренным образом противоречит нашему английскому чувству справедливости! Англичане никогда не потерпят массовых казней!
Однако, уловив шутливый характер предложения, сын Рузвельта неожиданно поддержал Сталина. И это вызвало новый взрыв негодования британского премьера. Но, как бы выступив в роли третейского судьи, с улыбкой шутку продолжил сам президент Рузвельт:
— Необходимо найти компромиссное решение, — предложил он. — Быть может, вместо казни пятидесяти тысяч военных преступников мы сойдемся на сорока девяти тысячах?
Сообразив, что над ним откровенно иронизируют, Черчилль обиделся и, выйдя в соседнюю темную комнату, встал у окна. Позже он вспоминал, что неожиданно почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Обернувшись, он увидел Сталина и Молотова. Улыбаясь и глядя британскому премьеру в глаза, Сталин сказал, что он пошутил, а в продолжение разговора заключил:
— Крепкая дружба начинается с недоразумений.
Приведя этот эпизод в своей интерпретации, У. Черчилль отметил: «Сталин бывает обаятельным, когда он того хочет».
Да, Вождь понимал и ценил юмор, даже такой тонкий, как английский, но реагировал на шутки по- разному. Через несколько дней отмечали день рождения начальника английского генерального штаба Алана Брука. Выслушав поздравление, в ответном тосте именинник беспардонно заявил:
— Наибольшие жертвы понесли англичане в этой войне, сражались больше других и больше сделали для победы…
Если это была шутка, то выглядела она некорректно. Скажем больше, то был откровенней перебор. Жертвы советского народа, вынесшего всю тяжесть войны и обеспечившего разгром гитлеровских войск, многократно превышали потери как солдат, так и мирных жителей Альбиона. Вождь не мог пропустить такой очевидно провокационный пассаж без ответа. Он насупился и встал, претендуя на ответный спич.
Участие в конференциях Большой тройки он использовал не для демонстрации своего ума, знаний и интеллекта. Даже в часы застолий он работал, стремясь донести до союзников свою точку зрения.
— Я хочу сказать, — негромко произнес он, — о том, что сделали для победы президент Рузвельт и Соединенные Штаты. В этой войне главное — машины. Они могут производить ежемесячно 8-10 тысяч самолетов, Англия — три тысячи. Следовательно, Соединенные Штаты — страна машин. Эти машины, полученные по ленд-лизу, помогают нам выиграть войну…
