— Никоим образом. Ни о какой практической апелляции речи и быть не может. Легально вы можете апеллировать к Императору, но дело никогда до него не дойдет. Император на сегодняшний день совсем не то, что Император из династии Энтуизов. Трантор находится сейчас в руках аристократических фамилий, члены которых и составляют Комитет Народной Безопасности. В свое время такое положение вещей было четко предсказано психоисторией.
— В самом деле? — сказал Гаал. — в таком случае, если доктор Сэлдон может предсказывать события на пятьсот лет вперед, то…
— Он может предсказывать их на пятнадцать тысяч лет вперед.
— Если на пятнадцать тысяч, то что же он тогда не предсказал вчера моего ареста и не предупредил меня о нем? Хотя нет, простите.
Гаал сел на стул и подпер голову ладонью.
— Я вполне понимаю, что психоисторическая наука и не может достаточно точно предсказывать будущее для отдельного индивидуума. Я надеюсь, что вы понимаете, что я сейчас просто не в своей тарелке.
— Но вы ошибаетесь. Доктор Сэлдон считал, что вы будете арестованы сегодня утром.
— Что?
— Это, конечно, очень жаль, но это так. Комитет стал проявлять все большую враждебность к его действиям. На новых членов группы оказывают все большее давление. Графики показывают, что для наших целей наиболее выгодно разрешить конфликт именно сейчас. Сам по себе Комитет действовал еще не совсем уверенно. Поэтому доктору Сэлдону пришлось посетить вас вчера, чтобы заставить их действовать более решительнее. Другой причины не было.
У Гаала перехватило дыхание.
— Так значит…
— Прошу вас. Это было необходимо. Доктор Сэлдон подтолкнул Комитет на ваш арест вовсе не из-за каких-то личных неприязней. Вы должны понять, что все планы доктора Сэлдона, обоснованные математическим аппаратом, над которым он работал более восемнадцати лет, включает любые случайности, в которых содержатся разные вероятности. Это — одно из них. Меня послали сюда только с одной целью — сказать, что вам нечего бояться. Все кончится хорошо: почти наверняка для нашего проекта и с хорошей вероятностью для вас.
— Как велика вероятность? — требовательно спросил Гаал.
— Для проекта — более 99, 9 процента.
— А для меня?
— Мне сказали, что ваша вероятность равна 77, 2 процента.
— Значит, у меня все же есть один шанс из пяти, что меня посадят в тюрьму или приговорят к смертной казни!
— Вероятность последнего составляет менее одного процента.
— В самом деле? Расчеты одного человека ровным счетом ничего не значат. Попросите доктора прийти ко мне.
— К сожалению, я не могу этого сделать, так как он тоже арестован.
Дверь распахнулась настежь, прежде чем Гаал успел вскрикнуть. Небрежно вошедший охранник подошел к столу, взял в руки магнитофон и положил его себе в карман.
— Я не могу обойтись без магнитофона, — спокойно сказал Аваким.
— Мы, безусловно, дадим вам его, господин защитник, только не тот, который вызывает статическое поле.
— В таком случае мое интервью закончено.
Гаал остался один.
6
Судебный процесс (хотя он не имел никакого отношения к тем сложным и запутанным процессам, о которых читал Гаал) продолжался недолго. Тем не менее Гаал уже не мог вспомнить как и с чего он начался.
Его почти ни о чем не спрашивали. Вся тяжелая артиллерия была направлена против самого Сэлдона. Хари Сэлдон, однако казался невозмутимым. Гаалу он казался единственным человеком, сохранявшим спокойствие во всем мире.
Слушателей было немного и все они были из знатных семей Империи. На процесс не допустили даже представителей прессы и было сомнительно, знают ли вообще во внешнем мире о том, что Сэлдона судят. Ярко выраженная враждебность к подсудимым ощущалась во всей атмосфере заседания.
Пятеро членов Комитета Народной Безопасности сидели за высоким столом. Они были одеты в алые с золотом мундиры и блестящие пластиковые шапочки, показывающие их принадлежность к юриспруденции. В центре стола сидел начальник Комитета Линг Чен. Гаал никогда еще не видел никого из великих князей так близко и наблюдал за ним с восхищением. В течении всего процесса Чен едва сказал несколько слов. Он ясно дал понять, что все эти пустые разговоры ниже его достоинства.
Прокурор процесса проконсультировался со своими заметками и продолжал допрос Сэлдона.
— Итак доктор Сэлдон сколько людей вовлечено в сейчас в проект, главой которого вы являетесь?
— Пятьдесят математиков.
— Включая доктора Гаала Дорника?
— Доктор Дорник — пятьдесят первый.
— О, значит, их все же пятьдесят один? Подумайте хорошенько, доктор Сэлдон. А, может быть их пятьдесят два или пятьдесят три? Или еще больше?
— Доктор Дорник формально еще не зачислен в нашу организацию. Когда это произойдет, он будет пятьдесят первым. Пока что нас пятьдесят, как я уже говорил.
— А случайно вас не сто тысяч?
— Математиков? Нет.
— Я не говорю о математиках. Насчитывает ли ваша организация сто тысяч членов самых разных профессий?
— Если говорить о самых разных профессиях, то цифра, может быть, верна.
— Может быть? Я бы сказал, что она просто верна. Я бы сказал, что количество людей вовлеченных в ваш проект, равняется девяносто восьми тысячам пятистам семидесяти двум.
— Это только вместе с женщинами и детьми.
Прокурор повысил голос.
— Я утверждаю, что в проект вовлечено девяносто восемь тысяч пятьсот семдесят две личности. Не выкручивайтесь.
— Я согласен с приведенными цифрами.
Прокурор сверился со своими заметками.
— Давайте сейчас отложим этот вопрос и вернемся к тому, что мы уже обсуждали. Не повторите ли вы нам, доктор Сэлдон, ваши соображения, касающееся будущего Трантора?
— Я уже говорил и еще раз повторяю, что от Трантора останутся одни руины в течении пятисот лет.
— Вы не находите, что ваше утверждение просто нелояльно?
— Нет, сэр. Научная правда выше любой лояльности и нелояльности.
— А вы уверены, что это утверждение представляет собой научную истину?
— Уверен.
— На каком основании?
— На основании математической психоистории.
— Вы можете показать, что ваши математические построения верны?
