Ленинград

редко, но в большей части по той причине, что я находилась вне русского контекста, который смог бы определить мое понимание масштабов и интенций (следовательно смысла) его работ.

Тем не менее определенные черты нашей литературной жизни, как и характерные признаки самой сцены были обязаны нашему пониманию раннего периода Русской поэзии, в особенности критическим работам того же Хлебникова, Виктора Шкловского, Юрия Тынянова, Бориса Эйхенбаума, Романа Якобсона и других. Выделение ими и исследование конструктивности литературного текста предлагало множество возможностей для обсуждения и анализа наших собственных работ, а в более глубоком смысле положение конструктивности сыграло и социальные роль в нашей жизни. Мы представляли, а, вероятно, в какойто мере даже преуспели в этом, что создаем литературную и интеллектуальную среду вне традиционной, санкционированной институтами (в основном - университетами). Желание эстетических открытий и социального их воплощения - по отношению к поэзии и роду мышления, которое она требует - вылилось в организацию нескольких литературных издательств, литературной радиопрограммы, в развитие публичных дискуссий и лекций, мы обратились к жанру эссе, к критике, прозе, и тех, кого эта бившая ключом (бьющая и поныне) жизнь вовлекла в себя стали известными как language poets.

Перед моим первым отъездом в Советский Союз, в мае 1983 года как раз вышел третий номер журнала Poetics Journal, посвященный проблемам Поэзии и философии , редактором которого (вместе с Бареттом Уоттеном) я являюсь и ныне. Вообще говоря, наше путешествие было случайным для нашей литературной жизни в США и таким, наверное, было бы ему быть и на этот, если бы не особенные условия в Советском Союзе, с которыми нам довелось встретиться, - но из-за невероятно удушливой политической обстановки 80-х в Советском Союзе, ощущавшейся всеми художниками без исключения, жизнь художественного и интеллектуального андеграунда оказалась необыкновенно насыщенной и дружественной. А поскольку я отправилась в поездку со своим мужем Лэрри Оксом и другими музыкантами Rova Saxophone Quartet, представителями музыкального авангарда, приглашенными в Ленинград и Москву любителями, музыкантами и критиками, принадлежавшими к неофициальной культуре, и деятельность которых официально иногда была попросту запрещена, мы так или иначе стали встречаться с представителями этого андеграунда. Мы приехали в Москву, где были встречены Александром Каном (влиятельным музыкальным критиком и основателем неофициального Ленинградского общества современной музыки), Сергеем Хреновым (издателем и редактором самиздатского журнала переводов, представлявшего на своих страницах такие имена как Ролан Барт, Жак Деррида, Роберт Крили, Юлия Кристева), Борисом Гребенщиковым (как и сегодня культовым героем и наиболее известным поэтомпевцом роксцены, хотя в то время ему не разрешалось публично выступать), Сергеем Курехиным (великим пианистом и гением, скрывающимся за фасадом Попмеханики), Александром Лепнинским (еще не ставшим в то время членом Звуков МЫ). Мы провели три дня в Москве. ROVA должны было дать два концерта, а потом - нам сказали - ночью на поезде мы должны были переехать в Москву, где нас ожидала встреча с Аркадием, поэтами и музыкантами.

Ситуация в Ленинграде была осложнена несколькими факторами. Концерты в Москве привлекли очень большую аудиторию, что заставило, вероятно, насторожиться официальных лиц Ленинграда и не столько по причине обширного интереса аудитории, сколько изза возможности встречи большого числа художников, интеллектуалов, писателей, разделявших одни и те же взгляды. Когда мы приехали в Ленинград, мы тотчас узнали, что наши концерты отменены.

Я встретила Аркадия Драгомощенко на Дворцовой набережной у Эрмитажа и поехала вместе с остальными челнами нашей компании к нему домой, в северные районы города. Благодаря словарю, жестикуляции и помощи друзей, в особенности Майкла Молнара, писателя из Англии, который прекрасно говорил порусски, у нас состоялась первая беседа, и мне кажется у нас какоето наитие по части того, что значил наш разговор.

Я привезла экземпляры моих собственных книг, книги Рона, Баретта, Майкла, других поэтов, я привезла также номера журналов This, издававшегося тогда Барреттом. Все книги я раздала. В последующие месяцы Сергей Хренов, Владимир Кучерявкин, Михаил Хазин начали коечто переводить из того, что я привезла.

На следующий день отмененный концерт неожиданно разрешили. Это также было моим первым опытом встречи с многослойной логикой событиий и ситуаций, одним из первых впечатлений все той же неуправляемой, подчиняющей сюрреалистической реальности , с которой мне Рону, Барретту, Майклу довелось вновь встретиться в 1989 году.

( ( (

Наше путешествие по времени пришлось на краткий отрезок времени в мировой истории между расстрелом на Тайнаньмынской площади и падением Берлинской стены. Антрополог Владимир Малявин, с которым я впервые встретился, когда он любезно предложил мне завтрак из отварной говядины и нарезанного огурца в крохотном подвальном буфете Дома Композиторов, был свидетелем событий на Тайнаньмынской площади. Он как раз был в то время в Китае, изучая христианство в китайских сельских общинах. Любопытное взаимоположение деталей было типично для нашего восприятия: отсутствие потребительских товаров и бессилие мягкой валюты являлось еще одной причиной чрезмерной щедрости русских, - какой смысл беречь деньги! - которая прямотаки противопоставлялась тщетности. Распад коммунизма являлся едва ли не главной темой всех разговоров, оттеняемых обычным для русских пессимизмом и страстным интересом советских интеллектуалов к религии и к различным формам мистицизма; это постоянно бросалось в глаза. Прежде, чем даже приехать, события (начиная с United Airlines) дали понять насколько далеко от знакомого мира мы собрались. United Airlines отменили наш короткий рейс в Лос Анжелос из Сан Франциско, так что Майкл и я не смогли найти ни Лин, ни Баретта, у которых находились наши визы, - пришлось втиснуться на борт другого самолета летевшего до LAX. Там, в здании огромного аэропорта, чья многоязычная адресная система вне всякого сомнения была плодом вдохновения, навеянного Бегущим по лезвию , мы в итоге нашли своих друзей и вылетели вместе в Хельсинки. Однако багаж Лин и Баррета полетел в Сиэттл. О чем мы узнали спустя тринадцать часов и десять временных поясов.

Leningrad, American Writers in Soviet Union, by Michael Davidson, Lyn Hejinian, Ron Silliman, and Barrett Watten. Mercury House, Incorporated. San Francisco, 1991.

Впослествие опубликованным в Митином Журнале и почти одновременно, в переводе на английский в - Poetics Journal (Berkeley).

- 'Русский роман' все же был написан и издан в San&Moon Press в 1993 году под названием 'Охота'.