ресниц он внимательно следил за каждым движением старика, и когда в кустах послышался шорох, судорожным движением вновь схватил камень.
— Глупый, это птица вспорхнула! — Браун опасливо покосился на мальчика и, на всякий случай, подвинулся ближе к выходу из пещеры. «Странный ребенок — от него можно ждать чего угодно!»
Мальчик, испугавшись, что профессор уйдет, забормотал что-то, показывая, что камнями бросаться не будет. Он жестикулировал, мычал, и Браун, решил, что мальчик — немой, что он пас коров, ночью свалился со скалы и просит вылечить его и вывести отсюда.
Вывести отсюда! Мальчик не знал, что из долины выхода нет. Размышляя вслух, Браун сказал:
— Ну, хорошо: вылечить я тебя, предположим, смогу. А что же дальше? Ты попал в запретную зону, и за несколько метров отсюда начинается миненфельд — минная нива… нет, минное поле… Не вздумай пытаться переползти: мины действуют безотказно, я в этом убедился. А если ты наткнешься на охрану — тебя убьют. Понял?
Мальчик серьезно кивнул головой.
— Ну, дружок, придется тебе пролежать в этой пещере немало дней. Начнем-ка мы ее оборудовать, — скоро холода наступят. Что ты можешь предложить?
Мальчик не отвечал. Он заснул как-то внезапно, продолжая сжимать камень в руке.
— Ну и ну! — Браун ласково покачал головой, снял с себя куртку и укрыл мальчика. Такую силу воли и выдержку у ребенка он встречал впервые.
В тот день Браун возвратился в подземный город поздно, а на следующее же утро объявил себя охотником. Он потребовал ружье, расспрашивал всех о нравах диких коз, ежедневно отправлялся на охоту и, возвращаясь с пустыми руками, притворно вздыхал.
Однажды профессора поймал с поличным его же лаборант: оказалось, что Макс Браун не умеет заряжать ружье и ни единого выстрела из него не сделал — ствол не был даже закопчен. Вскоре профессор отослал лаборанта, заявив, что тот не справляется с работой.
Шеф института противоречить не стал. Не возразил он и против странного желания профессора, чтобы пищу ему приносили в лабораторию. Для шефа все было ясно: старик Браун начал выживать из ума.
Но Валленброта не так легко было провести. Он заметил, что профессор однажды вернулся без куртки. Куда она девалась? И что за странная вспышка охотничьей страсти у старика?
За рассеянным профессором удалось проследить очень легко. Однажды, когда Браун, нагрузив карманы снедью и медикаментами, направился к лифту, Валленброт пошел за ним по пятам.
Профессор пробирался напрямик, сквозь кустарник, затем исчез в какой-то пещере. Валленброт подполз ближе и прислушался.
— Тебе не больно? — спрашивал профессор на такой Странной смеси русско-немецкого языка, что Валленброт понимал лишь отдельные слова.
— А тебе не холодно?
Тот, к кому обращался Макс Браун, нечленораздельно мычал, но вдруг вскрикнул, как вскрикивают при перевязках, и Валленброт догадался, что в пещере находится раненый. Нащупав в кармане пистолет, он шагнул к темному отверстию пещеры и произнес:
— Профессор Браун! Вы прекрасный микробиолог, но плохой хирург. Разрешите мне!
А часом позже, недалеко от входа в подземный город, Валленброт сказал с развязной наглостью:
— Надеюсь, дорогой профессор, вы теперь зайдете ко мне в лабораторию? В предыдущий раз я так и не успел рассказать вам о своих достижениях. Я открыл новый вирус — вирус «Д». Это необычайно действенный препарат для бактериологической войны. Но, к сожалению, он крайне нестоек. Ваши советы мне весьма помогут.
Макс Браун остановился и тихо ответил:
— Я к вам не приду, и работать над средством уничтожения не буду. Обязанность микробиолога — бороться против болезней, но не вызывать их. Лучшие люди человечества…
Валленброт расхохотался:
— Лучшие люди? Лучшие люди — мы, арийцы! Впрочем, я не собираюсь дискуссировать с вами на эту тему. Мне просто нужна ваша помощь. Я, к сожалению, не успел взять от вас всего, что мог.
— Нет! Я не приду.
— Нет?! — угрожающе переспросил Валленброт. — Тогда мне придется доложить шефу о странных прогулках профессора Брауна.
— Ну, и что же? — профессор дрожал от негодования.
— Очень просто: вас лишат права выхода на поверхность.
— Я брошу исследования в тот же день. Сломить на этот раз меня не удастся.
— Ну, тогда… — Валленброт умышленно растягивал слова, наслаждаясь все растущей тревогой профессора. — Тогда придется мне лично провести некоторые микробиологические эксперименты над известным вам раненым… Он умрет в страшных мучениях, и убийцей его будете вы!
— Вы не сделаете этого!
— Сделаю! — сказал Валленброт и злорадно повторил: — Сделаю!
Профессор поник головой. Перед ним был изверг, способный на все. Умолять или уговаривать его бесполезно. Для достижения своей цели он готов уничтожить раненого ребенка.
— Какой вы… мерзавец! Какой вы… негодяй! Какой вы… — Браун захлебнулся, закашлялся и, махнув рукой, медленно пошел по тропинке.
— Минутку, профессор! — словно ничего не случилось, Валленброт догнал Макса Брауна и заговорил деловым тоном. Создавать смертоносные бактерии вам не придется. Можете ограничиться общими советами, в этом нет ничего предосудительного. Мы просто заключаем сделку, и мое молчание должно быть оплачено… На размышления я даю вам ночь.
Профессор Браун в эту ночь не заснул ни на минуту. Неразрешимая дилемма терзала его мозг: что делать? Валленброт нанес удар по уязвимому месту: обречь раненого ребенка на мучительную смерть Макс Браун не мог. Но не мог он и отдаться в добровольное рабство к Валленброту. Он не хотел работать над смертоносным вирусом «Д».
И профессор, стремившийся прожить свою жизнь не убив никого, сидел в оцепенении, устремив взгляд в стену.
Ах, как хорошо было бы лежать сейчас на диване в своей уютной квартирке, читать или наблюдать в окно за кружащимися в лучах фонаря легчайшими снежинками, не решать мучительных вопросов, от которых хочется уйти, спрятаться, как прячется улитка в свою раковину.
Но Гейдельберг, университет, квартира на Фогельштрассе остались в далеком прошлом. Сейчас был подземный город, фашист Валленброт и вопрос, который необходимо решить именно в эту ночь.
И профессор Браун решил. Он согласился на условия Валленброта, обманывая себя, что так будет продолжаться недолго, — лишь до выздоровления раненого. Но старик уже попал в западню.
Началась суровая снежная зима. Раны мальчика затянулись, но двигаться он еще не мог. Профессор Браун исподволь перетащил в пещеру все имевшиеся у него теплые вещи, обеспечил ребенка запасом продуктов, спиртовкой. Но все это мало помогало: больной, изнемогая от холода, терял остатки сил.
Седьмого декабря, при двадцатиградусном морозе, начался сильнейший буран. Он длился три дня. И все три дня профессор Браун метался по своей лаборатории: там, наверху, закутавшись в жалкие лохмотья, замерзал мальчик, поразивший его своим мужеством, мальчик, спасенный им от смерти.
И, наконец, Браун решился. Он надел свой парадный сюртук, долго и тщательно завязывал галстук, затем вышел из лаборатории и медленно направился по коридору. У кабинета директора института он остановился и нерешительно позвонил.
Дверь мягко открылась, и шеф института, профессор Руффке, удивленно подняв широкие рыжие брови, сказал:
— Прошу!
