— Так вот, товарищи, в прошлом году…
Профессор останавливается на пороге и недоуменно смотрит поверх очков: вся четвертая группа, все двадцать пять студентов, которых он опросил за день, сидят в аудитории.
Профессор строго хмурится и спрашивает густым басом:
— Кто комсорг?
Таня бочком протискивается в дверь:
— Я, товарищ профессор.
— Кто староста?
Степан поднимает голову:
— Я… — Он удивлен строгим тоном.
А профессор неожиданно улыбается, берет обоих за плечи и говорит:
— Молодцы! Вся группа — молодцы! Ни одной тройки. От меня — спасибо! И от дирекции, полагаю, благодарность.
С порога он вновь повторяет:
— Молодцы! Дружны!
Это уже совсем не тот страшный профессор Несмеянов, о котором сложились легенды, а просто милый, добродушный человек с усталыми глазами, который почему-то хочет казаться суровым, но это ему никак не удается.
И вся группа кричит ему:
— До свиданья, товарищ профессор!
— Спасибо, товарищ профессор!
А когда Несмеянов уходит, долго сдерживаемое возбуждение прорывается наружу. Говорят все вместе, не слушая и перебивая друг друга. Но все перекрывает Колин голос:
— Друзья! Культпоход! Есть два предложения: на каток…
— Не надо!
— В кино!
— … или в кино. Кто за первое предложение? Кто за кино?
Коля явно мошенничает: за каток у него получается большинство. Возмущенные сторонники кино протестуют:
— Переголосовать!
Голоса разделились поровну. Степан воздержался. Его атакуют с двух сторон — ведь его голос решает все. Николай угрожающе потрясает портфелем.
— Кричи — каток! Иначе порываю дипломатические отношения. Правда, товарищ комсорг?
Таня Снежко молчит, но смотрит на Степана так, что ему становится понятным все. Комически вздыхая, он подымает руку.
— За каток… Хоть я и не умею кататься.
Но его уже не слышат. Шумная гурьба студентов спешит к двери.
Таня вдруг вспоминает:
— Ребята! А табель!
Красным карандашом на большом разграфленном листе бумаги она проставляет результаты экзаменов. Коля комментирует.
— Миша Абраменко — пять! Молодец, три пятерки!
— Лена Борзик — четыре… Эх, ты! А еще хвасталась! Вот говорил же тебе…
— Женя Зиновьева — круглая отличница. Совсем круглая! Неправда ли, ребята?
Женя — маленькая, полная девушка — возмущается, товарищи хохочут.
Следующие три фамилии Коля пропускает из скромности: Карпов, Рогов, Снежко — профорг, староста и комсорг — отличники.
Еще минута — и вся группа, все двадцать семь человек со смехом, с шутками идут на каток.
Швейцар, улыбаясь, смотрит им вслед. Дружные ребята эта четвертая группа — всегда вместе, всегда позже всех уходят из института, всегда веселы. Хорошие ребята!
Он запирает входную дверь и, немного подумав, выключает свет в коридоре. Экзаменационная сессия окончилась.
Степан в первые минуты стоял на коньках довольно робко, но затем освоился. Все же в детстве он катался, и неплохо.
Таня, поддерживая его за руку, командовала:
— Упор на левую ногу. Правую чуть согни… А теперь — поворот.
Огромный каток блестел, как зеркало. От коньков оставались узенькие матовые полоски; они завивались в спирали, запутывались сложными узлами. Рядом с прежними ложились все новые и новые.
Огни, смех, музыка. Мороз возбуждает, щеки пылают. Хорошо!
Резко затормозив, Таня, повернулась лицом к Степану.
— Ведь, правда, хорошо?
Степан молча кивнул головой. Девушка разочарованно вздохнула:
— Ну вот! Ты всегда такой. Будь на твоем месте Коля, он стал бы в позу и продекламировал: «Какая ночь! Мороз трескучий. На небе ни единой тучи». Ты любишь стихи?
— Люблю. Особенно Маяковского. Когда читаю его поэму «Хорошо», то представляю себе всю величественную мощь наших пятилеток. Вгрызаются в землю экскаваторы… Динамит разносит вдребезги днепровские пороги… Штурмовые бригады во вьюжную морозную ночь бетонируют фундамент первого тракторного… Я вижу это своими глазами… Вижу теперь, потому что это было, это есть, а он видел еще тогда. Ты помнишь?
Таня возбужденно подхватила:
