Англии. Тогда общество вновь рассмотрело мои письма, зачитывавшиеся в нем ранее. Прославленный доктор Уотсон составил резюме писем, а также всего, что я затем посылал в Англию по этому предмету, и сопроводил это резюме похвалой автору. Это резюме было затем напечатано в трудах Лондонского королевского общества, и некоторые члены этого общества, в частности весьма талантливый мистер Кэнтон, проверили опыт, при котором молния притягивалась из облаков с помощью заостренного стержня. Они сообщили в общество об успешном исходе опыта, и вскоре я был с избытком компенсирован за то пренебрежение, с которым они сперва отнеслись ко мне. Без всякой просьбы с моей стороны они избрали меня своим членом, освободив от обычного взноса, достигающего двадцати пяти гиней, и также бесплатно посылали мне впоследствии свои труды. Кроме того, я был награжден золотой медалью сэра Годфрея Коплен за 1753 г. Вручение мне этой медали сопровождалось очень красивой речью председателя общества лорда Мэклсфилда, в которой он высоко оценил меня.
ГЛАВА ХII
Наш новый губернатор капитан Денни привез для меня от Королевского общества вышеупомянутую медаль, которую он преподнес мне на приеме, организованном городом в его честь. При этом он в очень любезных словах выразил мне свое уважение, сказав, что он уже давно много слышал обо мне. После обеда, когда общество по обычаю того времени приступило к вину, он отвел меня в другую комнату и сообщил, что его друзья в Англии советовали ему подружиться со мной, как с человеком, который способен дать ему наилучшие советы и наиболее эффективно содействовать облегчению его административной работы; что поэтому он больше всего желает установить со мной хорошее взаимопонимание и заверяет меня в своей готовности во всех случаях оказывать мне любые услуги, какие будут в его власти. Он также много говорил мне о благосклонном отношении собственника к провинции и о выгоде, которая будет возможна для нас всех и для меня в частности, если давно продолжающаяся оппозиция против его мероприятий прекратится и между ним и народом восстановится согласие; при этом считают, что в осуществлении такой задачи никто не смог бы оказаться более полезным, чем я, и я могу рассчитывать на соответствующие вознаграждения и знаки благодарности. Остальные гости, заметив, что мы не возвращаемся, послали нам графин мадеры, которому губернатор оказал большое внимание, после чего его просьбы и обещания соразмерно возросли. На это я ответил, что мои обстоятельства, слава богу, таковы, что в благосклонности собственника я не нуждаюсь и что, состоя членом собрания, я не могу принять ни одно из его предложений; однако лично я не имею ничего против собственника и что всякий раз, когда предлагаемые им общественные меры будут, по-видимому, служить благу народа, никто не поддержит их и не будет способствовать их продвижению более ревностно, чем я сам. Моя оппозиция в прошлом была основана на том, что мероприятия, которых от нас требовали, были явно в интересах собственника, вопреки интересам народа; я весьма признателен губернатору за его высказывания в отношении меня и он может не сомневаться, что я сделаю все, что в моих силах, чтобы по возможности облегчить его управление; в заключение я выразил надежду, что он не привез с собой таких злосчастных инструкций, которые мешали работе его предшественников.
На это он тогда ничего не сказал; но когда впоследствии он занялся обсуждением дел совместно с собранием, опять появились эти инструкции и возобновились дебаты, и я, как всегда, стал активно действовать в оппозиции. Я опубликовал сперва эти инструкции, а затем ряд замечаний о них. И то и другое можно найти в материалах собрания того времени и в историческом обзоре, который я впоследствии напечатал.
Но между нами не возникло личной вражды; мы часто встречались, он был образованным человеком, много повидал на свете и был интересным и приятным собеседником. Он сообщил мне, что мой старый друг Ралф жив и считается одним из лучших политических писателей Англии, что Ралф участвовал в диспуте между принцем Фредериком и королем и получил пенсию в триста фунтов стерлингов в год; что на поэтическом поприще он так и не стяжал большой славы. Поп осудил его поэзию в «Дунсиаде», но проза его считалась не хуже, чем проза любого другого автора.
Собрание, поняв, наконец, что собственники упорно продолжают связывать депутатам руки своими инструкциями, несовместимыми не только с привилегиями для народа, но и со службой короне, решило обратиться с петицией к королю и назначило меня своим агентом в Англии для представления и поддержки петиции.
Палата направила губернатору билль, выделявший в пользу короля сумму в шестьдесят тысяч фунтов стерлингов (из которых десять тысяч фунтов стерлингов поступало в распоряжение тогдашнего генерала лорда Лаудона). Губернатор, руководствуясь своими инструкциями, категорически отказался утвердить этот билль. Я уже договорился с капитаном почтового корабля в Нью-Йорке Моррисом о моем проезде, и багаж мой был погружен на корабль, когда в Филадельфию прибыл лорд Лаудон — специально для того, как он сказал мне, чтобы попытаться примирить губернатора с собранием, дабы служба его величества не усложнялась их разногласиями. Поэтому он пожелал иметь встречу с губернатором и со мной, чтобы иметь возможность выслушать мнения обеих сторон. Мы встретились и обсудили этот вопрос. От имени собрания я выдвинул различные доводы, которые можно найти в прессе того времени. Они были мною написаны и опубликованы в протоколах собрания; губернатор отстаивал свои инструкции, говорил о данном им обязательстве соблюдать их и утверждал, что его ждет гибель, в случае если он нарушит это обязательство; но, по-видимому, он не прочь был рискнуть, если лорд Лаудон посоветует это сделать. Его светлость этого сделать не пожелал, хотя был момент, когда я подумал, что почти убедил его согласиться на это; но, в конечном счете, он предпочел настаивать на уступках со стороны собрания. Он просил меня приложить все усилия для осуществления вместе с ним этой цели, заявив, что не сохранит ни одного из королевских подразделений для защиты наших границ, так что если мы не будем продолжать заботиться о защите сами, то границы останутся незащищенными и открытыми для врага. Я ознакомил Палату с тем, что произошло, и представил ряд резолюций, которые я составил, декларирующих наши права и провозглашающих, что мы не отказываемся от требования этих прав, но лишь откладываем их осуществление, уступая силе, против которой мы протестовали; наконец, Палата согласилась снять свой билль и составить другой, соответствующий инструкциям собственника. Этот билль губернатор, конечно, утвердил, и я мог спокойно продолжать свою поездку. Но тем временем корабль с моим багажом отошел, что явилось для меня немалой потерей, а единственным возмещением были выражения благодарности его светлости за мои услуги; вся честь достигнутого соглашения досталась ему. Он отправился в Нью-Йорк раньше меня, и так как время отправки почтовых кораблей зависело от его распоряжения, а там находилось два корабля, из которых один, как он сказал, должен был отойти очень скоро, я попросил сообщить мне точное время отбытия, чтобы не опоздать на него. На это последовал ответ: «Я объявил, что корабль должен отойти в следующую субботу; но могу вам сообщить, между нами, что если вы будете там в понедельник утром, то как раз поспеете вовремя; но дольше не задерживайтесь». Из-за какой-то случайной задержки на переправе я прибыл на место в понедельник днем и очень опасался, что корабль уже отплыл, так как ветер был попутный. Но меня скоро успокоили сообщением, что корабль еще находится в гавани и не отплывет до следующего дня.
Можно было бы подумать, что теперь я уже почти уехал в Европу; я и сам был того же мнения; оказалось, однако, что тогда я еще мало знал характер его светлости, одной из главных черт которого была нерешительность.
Приведу некоторые примеры. Было начало апреля, когда я прибыл в Нью-Йорк, а отплыли мы, кажется, в конце июня. В Нью-Йорке стояло два почтовых корабля; они уже давно находились в готовности, но задерживались из-за писем генерала, доставка которых все время откладывалась на «завтра». Прибыло другое судно, которое также задержали, и, прежде чем мы отплыли, ожидалось прибытие уже четвертого корабля. Наш корабль должен был отправиться первым, так как он долее всех стоял в гавани. Пассажиры были набраны полностью, и некоторые из них нетерпеливо ожидали отправления. Купцы испытывали тревогу за свои письма, за свои страховые полисы (время было военное) и за портящиеся товары, но их беспокойство ни к чему не приводило. Письма его сиятельства были не готовы; к тому же всякий, кто ни являлся к нему, всегда находил его за бюро с пером в руке и убеждался, что ему приходится очень много писать. Однажды утром, зайдя к нему засвидетельствовать свое почтение, я нашел в его прихожей некоего Инниса, посыльного из Филадельфии, прибывшего оттуда нарочным с пакетом для генерала от губернатора Денни. Он вручил мне несколько писем от моих друзей; это заставило меня поинтересоваться, когда он должен вернуться и где остановился, чтобы я мог послать с ним несколько писем. Он сказал, что ему приказано зайти завтра в девять за ответом генерала для губернатора и что он отправится немедленно. Я в тот же день отдал ему письма. Спустя две недели я опять встретил его в том же месте. «Вы так скоро вернулись, Иннис?» — «Вернулся! Нет, я еще не уезжал». «Как так?» — «В течение последних двух недель я захожу сюда каждое утро за письмами его светлости, но они все еще не готовы». — «Возможно ли это, когда он так много пишет! ведь я постоянно вижу его за бюро». — «Да, —
