снегу.
Над поляной покачивались мыльные пузыри. Большие. Размером с голову младенца. В их радужной поверхности отражались ели в белых шубах, языки пламени и перекошенная физиономия Щербы. В следующую секунду радужные оболочки помутнели, и заледеневшие шары упали на утоптанный снег. «Бррамм! Ббррамм! Бррам!» — издали они, умирая, тихий звон.
— Ну-ну, Тихе, хватит пугать гостя! — строго проскрипела ведьма.
В ответ темнота за пределами освещенного круга недовольно шевельнулась. Родион прищурился и вмиг забыл о мыльных пузырях, шнурках и пунше. Это существо можно было назвать гигантским котом с головой енота. Или хвостатым гиппопотамом, поросшим шерстью. Или огромной желтоглазой мышью, решившей развлечься, пуская мыльные пузыри. Нет. Ни одно сравнение не казалось точным. Разинув рот, словно пятилетний пацан, Родион смотрел на обитателя очень странного сна.
Фантазию подвыпившего художника.
Игру одичавшего воображения.
Тот, кого ведьма назвала Тихе, взмахнул черными крыльями и оторвался на метр от насиженной коряги. «Приплыли! — подумал Щерба. — Я сошел с ума. Сейчас проснусь и обнаружу себя привязанным к койке где-нибудь в Кащенко. А рядом небритого медбрата со шприцем аминазина».
— Почему чуть что, люди начинают сомневаться в своем умственном здоровье? — в голосе Тихе мяукал десяток котят и шипел клубок змей. Ничего подобного Щербе слышать не доводилось. — В твоем роду были сумасшедшие?
— Вроде, нет, — выдавил он.
— Ты слышишь голоса?
— Нет!
— Видишь умерших родственников?
— Нет!
— Тогда не морочь мне голову!
Тихе грузно приземлился на свою корягу. Затем сделал быстрое движение короткой лапой, и в его когтях возникла баночка мыльных пузырей. Через несколько секунда на волю вырвалась еще порция зыбких дирижаблей. В каждом из них вспыхнул желтый глаз со змеиным зрачком. Глаза заморгали и сердито уставились на Родиона.
— Жизнь людей, Тихе — это узкая траншея со скользкими стенками, — вздохнула ведьма и почесала сухой лапкой бородавчатый нос. — Как ты понимаешь, в ней жутко однообразный пейзаж. Все непонятное и непривычное кажется бредом безумца. Но вы молодец, Родион Иннокентьевич. Сумели выбраться из своей траншеи, избавили нас от скучной и неприятной работы — сами разрушили цигельтод.
— Простите, что я разрушил?
— Цигельтод. Пространственно-временную аномалию, порожденную совпадением более чем у сотни людей деструктивных желаний, — проклокотал Тихе.
— То есть глупых, бессмысленных желаний, — ведьма развернулась в кресле и уселась лицом к Родиону, подобрав под себя одну ногу. — Люди иногда хотят таких странных вещей! Например, спрятаться о всего мира на необитаемом острове. Или, упаси Боже, смерти близких. Да, да, матери хотят смерти плаксивых чад, дети — строгих родителей, братья — вредных сестер, сестры — противных братьев. Не со зла, а по незнанию основ мироустройства. Цигельтоды возникают сплошь и рядом. Чаще, чем вы думаете, где бы раздобыть денег для своего журнала.
— Откуда вы столько про меня знаете?
— Ох, это совсем не интересно! — махнула ведьма рукой и начала молодеть на глазах. Секунда, другая, и Родион обнаружил, что у костра греется его бывшая жена.
— Кира?
Но нет. Лицо ведьмы снова поплыло, точно кусок пластилина на горячей батарее, и Кира превратилась в незнакомую женщину. Темноволосую, красивую, с соболиными бровями. Она, точно сестра, походила на хлопочущего у костра Грая.
— Кто вы?
Троица переглянулась.
— Нам давно не приходилось отвечать на этот вопрос, — наконец заговорил Грай. Он успел выложить все сосиски на огромное деревянное блюдо и теперь обкладывал их пучками слегка подвявшей петрушки. — Мы те, кто следит, чтобы цигельтодов не становилось слишком много. Люди редко догадываются пересечь границу ловушки, поэтому приходится им помогать. Это Ананке, куратор Неотвратимости, — кивнул он на помолодевшую ведьму. — Тихе — главный по Случайностям.
— И Грай — ответственный за Предназначение, — улыбнулась Ананке. — Если тебя не смущает слово «боги», можешь использовать его.
— Вы боги? — Родион взял кружку с остывшим пуншем и осушил ее одним глотком.
— Это всего лишь слово. Радуйся! Ты сегодня герой. Пересек границу цигельтода, отправил всех, кто стоял в пробке, по домам. Завтра они и не вспомнят о своем приключении. Так что тебе полагается…
— Сосиска! — Тихе взмыл в воздух, подхватил блюдо и завис рядом с оторопевшим Родионом, — Ты имеешь право на одно желание. Бери сосиску и загадывай.
От желтоглазой мыши с крыльями пахло черникой.
— Все, что угодно?
— Не совсем. Только то, что имеет хотя бы малейший шанс сбыться, — уточнила Ананке. — Например, ты не можешь просить нас вылечить ребенка от ДЦП. Это невозможно. Так же как воскресить мертвеца с проломленным черепом или сделать тебя Гарри Поттером.
— Но ты можешь попросить спасти твой журнал! — крылатое божество широко улыбнулось.
— Или вернуть жену, — заметил Грай.
Рука человека зависла над блюдом с сосисками.
— Это журнал, — Тихе указал загнутым когтем на одну, чуть подгоревшую сбоку. — А это — Кира. Но, может, у тебя есть другие желания?
Взгляды бегемото-мыши и Родиона встретились.
— Нет, нет, нет! Не делай этого! — завопил Тихе и чуть не уронил блюдо. — Мы не благотворительная кантора. Второго желания не будет.
— Плевать! — засмеялся Щерба. — Где то, что мне нужно?
Какой смысл загадывать желание, которое и так может сбыться? Как они называют эту штуку? Цигельтод? У каждого цигельтода есть граница. Нужно только ее найти и пересечь — вытащить из ямы свой бизнес, помириться с партнерами, вернуть жену. Он сможет. А не сможет — так тому и быть.
Три пары глаз, много чего повидавшие за тысячи лет, наблюдали, как человек взял хорошо прожаренную сосиску и с аппетитом съел ее в два укуса.
Васька выскочила из машины без пяти минут десять. Она успела заметить сутулого мужчину, входившего в подъезд.
— Дядя Паша! — заорала Василиса. — Стой!
И бросилась следом.
