не мог найти. Ни журналисты, ни друзья, ни нынешняя подружка, ни даже его агент, с которым Гарри только что разговаривал. Никто на свете.
Кроме Гарри.
Гарри точно знал, где он находится. Хесус Арройо Мануэль Родригес — таково его полное имя — сейчас был в доме своих родителей на Эскуэла-стрит в Восточном Лос-Анджелесе. Со своей мамочкой, со своим отцом, продолжавшим работать сторожем в больнице, со своими родными и двоюродными братьями и сестрами, тетями и дядями.
Да, Гарри знал, где он находится, и мог позвонить ему, но не хотел этого делать. Пусть Хесус сам распоряжается своим временем, пусть побудет с семьей. Он все равно уже в курсе происходящего. Если захочет, сам свяжется с теми, с кем сочтет нужным. Пусть уж празднует свою победу по-своему, а всю прочую ерунду, включая поздравительный звонок от его юриста, оставит на потом. Бизнес еще не стал основным содержанием его жизни, как это давно уже случилось у Гарри и подавляющего большинства прочих, кто добился процветания в индустрии развлечений.
Когда вчера он пришел наконец в забронированный номер гостиницы, его уже ждало восемнадцать звонков, на которые надо было бы ответить. Но он не стал звонить никому, а лег в кровать и проспал пятнадцать часов подряд. Он был настолько измучен и морально, и физически, что сама мысль о делах казалась ему неприемлемой. Зато сегодня, после общения с Фарелом, работа принесла ему столь необходимое облегчение. Тем более что все, с кем он говорил, поздравляли его с потрясающим успехом «Собаки», восхищались блестящей будущностью Хесуса Арройо, деликатно сочувствовали ему в связи с пережитой личной трагедией, просили прощения за то, что заставляют его заниматься делами при таких-то обстоятельствах, и после всех этих продолжительных вступлений переходили к делам.
На некоторое время это помогло Гарри, поскольку отвлекло его от самых насущных проблем. Но, закончив последний разговор, он осознал, что никто из тех, с кем он беседовал, не имеет ни малейшего представления о том, что его здесь терзает полиция и что его брат является главным подозреваемым в убийстве кардинала-викария Рима. А он не может никому об этом рассказать. Сегодняшние собеседники вроде бы считались его друзьями, на деле же их с ним связывали лишь нормальные деловые отношения и ничего больше.
И он впервые задумался о том, насколько одинока его жизнь. Кроме Байрона Уиллиса, который был давно женат, растил двоих детей и все же работал столько же, сколько Гарри, если не больше, у него не было ни одного настоящего друга, ни одной близкой души. Его жизнь протекала в таком стремительном темпе, что у него не хватало времени на налаживание и закрепление подобных отношений. То же самое касалось и женщин. Он принадлежал к самой сердцевине Голливуда, где красивых женщин было больше чем достаточно. Он использовал их, а они использовали его — таковы были правила игры. Закрытый просмотр, затем обед, затем секс, а потом снова за дела — заседания, переговоры, телефонные звонки, — и, возможно, никакого личного общения на протяжении нескольких недель. Самая продолжительная любовная связь была у него с одной актрисой и продолжалась чуть больше полугода. Слишком уж он был занят, слишком сосредоточен на делах. И до сего дня такое положение вещей казалось ему нормальным.
Отвернувшись от стола, Гарри подошел к окну и посмотрел наружу. Когда он в прошлый раз выглянул в окно, город был залит светом клонящегося к горизонту солнца. Теперь же стемнело, и Рим сиял сплошной россыпью огней. Прямо внизу лежала Испанская лестница и за ней площадь Испании, кишащая народом — приходящим, уходящим и попросту слоняющимся; тут и там виднелись группы полицейских в форме, чье присутствие убеждало в том, что положение на площади находится под их полным контролем и никаких неприятностей здесь не случится.
А дальше различалась паутина узких извилистых улочек, над которыми поднимались покрытые оранжевой и кремовой черепицей крыши жилых домов, магазинов и маленьких гостиниц, возвышающихся над древними кварталами вблизи черной ленты Тибра. На его противоположном берегу громоздился ярко освещенный собор Святого Петра; в той части Рима Гарри побывал сегодня рано утром. А далее находился Ватикан, вотчина Якова Фарела. Резиденция Папы Римского. Средоточие власти, распространяющейся по всему миру и подчиняющей себе девятьсот пятьдесят миллионов католиков. Место, где прошли последние годы жизни Дэнни.
Откуда Гарри мог знать, как его брат прожил эти годы? Чем объяснить поведение полицейских — то ли они действительно пытались узнать что-то новое, то ли попросту выполняли все формальности, которыми полагается окружать такое важное дело… Почему Дэнни покинул морскую пехоту и ушел в священники? Этого поступка брата Гарри никак не мог понять. Ничего удивительного — ведь с тех пор они практически не общались и у него попросту не было возможности расспросить Дэнни о причинах. А сейчас, глядя на сверкающий в лучах прожекторов купол собора Святого Петра, он спрашивал себя, не могло ли быть здесь, в самом Ватикане, чего-то такого, что подтолкнуло Дэнни сделать этот отчаянный звонок, а потом отправило в поездку навстречу смерти.
Так кого или чего он так боялся? И по какой причине? Сначала Гарри казалось, что ключом к разгадке может стать взрыв автобуса. Если полиции удастся определить, кто его устроил и зачем, она сможет прийти к выводу, что мишенью этого преступления был именно Дэнни. Если это так и если полиция составит хотя бы круг подозреваемых, то ей удастся сделать заметный шаг к тому, в чем Гарри, несмотря ни на что, был в душе уверен — что Дэнни невиновен и что его подставили истинные преступники. По каким-то ведомым им одним причинам. И снова он, как наяву, услышал голос, полный страха: «Гарри, я боюсь… Я не знаю, что делать… не знаю, чего ждать. Да поможет мне Бог».
11
Предвидя бессонницу, Гарри вышел на улицу, пробился по запруженной народом виа Кондотти на столь же многолюдную виа дель Корсо и, влекомый толпой любителей ночных прогулок, побрел по ней, разглядывая витрины. Перед тем как покинуть номер, он позвонил в Лос-Анджелес Байрону Уиллису, предупредил его насчет возможного визита агентов ФБР, после чего они обсудили еще один, глубоко личный вопрос — где похоронить Дэнни.
Эта проблема, которую Гарри совершенно упустил из виду в общей сумятице, выплыла на свет после звонка отца Бардони, молодого священника, с которым он встретился в квартире Дэнни. Из его слов Гарри узнал, что отец Дэниел, насколько известно, не оставил завещания и директору морга, для того чтобы выдать останки, требовалось согласие руководства кладбища того города, где брат будет погребен.
— А где он сам хотел покоиться? — осторожно осведомился Байрон Уиллис.
— Не знаю, — растерянно ответил Гарри.
— У вас есть фамильный участок на кладбище? — спросил Уиллис.
— Да.
Этот участок находился в их родном городе Бате. На маленьком местном кладбище над рекой Кеннебек.
— И как, по-твоему, хотел бы он, чтобы его там похоронили?
— Байрон, я… я не знаю…
— Гарри, я тебя очень люблю и понимаю, как тебе тяжело, но это не сможет решить никто, кроме тебя.
Гарри согласился, поблагодарил и почти сразу же вышел из гостиницы. Он не спеша шел по улицам и размышлял, пребывая в глубокой растерянности, чуть ли не в панике. Байрон Уиллис был его ближайшим другом, но и с ним Гарри никогда не разговаривал о своей семье, разве что иногда упоминал мельком. Байрон знал лишь, что Гарри и Дэнни выросли в маленьком городке в штате Мэн неподалеку от побережья, что их отец работал в порту и что учиться в Гарвард Гарри поступил семнадцати лет от роду.
Гарри никогда не рассказывал о своей семье ни Байрону, ни товарищам в колледже, ни своим женщинам — никому. Никто не знал о трагической смерти его сестры Маделин или о том, что его отец всего лишь год спустя погиб во время аварии на верфи. Или что их мать, несчастная и растерянная, меньше чем
