И без того тошно.
Она смахнула фотографии в папку и развернула газету. В первый раз после убийства Ричарда.
Зачем-то поместили ее фотографию. Кейт знала, что маньяки часто охотятся на копов, занимающихся расследованием их преступлений, и на репортеров, освещающих расследование. Этого еще не хватало. Кейт закрыла газету и поднялась.
На кухне достала из холодильника диетическую колу, сорвала крышку, сделала большой глоток. Вообще-то перед сном это не очень хорошо, но все равно спать она сейчас не собиралась. Прошла в кабинет, опустилась в мягкое кожаное кресло, включила телевизор.
Новости. Говорил репортер, стоящий в безлюдной местности у реки. Из Гудзона выловлено мертвое тело. Молодая девушка, возможно, подросток. Идентифицировать личность пока не удалось. Кейт показалось, что он произнес слово «Бронкс». Скорее всего это не имеет ничего общего с их делом, но сейчас каждое убийство должно настораживать.
Кейт позвонила в участок. Ответил дежурный. Да, это в Бронксе. Но девушка просто зарезана, и рядом никаких кар тин. Расследовать будут в Бронксе.
— Спокойной ночи.
Вряд ли она будет спокойной.
Кейт выключила телевизор. Поставила компакт-диск и медленно двинулась по коридору в спальню, где, сбросив одежду, взяла пижаму Ричарда и прижала к лицу. Его запах сейчас едва ощущался. А скоро вообще исчезнет. Она это знала.
С фотографии на туалетном столике ей улыбался Ричард.
— Привет, милый. — Кейт заставила себя улыбнуться. Пальцы автоматически коснулись кольца и натянули цепочку.
Она быстро прошла на кухню, порылась в кладовой, нашла то, что искала.
Вернувшись в спальню, поставила две свечи по обе стороны фотографии Ричарда. Чиркнула спичкой, вдохнула запах серы. Пламя отбрасывало золотистые блики на рамку и зажим для купюр.
Оказывается, она по-прежнему католичка. Такая же, как ее ирландские тетушки.
Кейт перестала ходить в церковь после смерти отца, вложив остатки веры в работу. Вначале полицейскую, затем по подготовке диссертации, позднее — в фонде. Ее храмом стала работа.
Но сейчас это понадобилось Кейт. Свечи, горящие рядом с портретом Ричарда, немного добавляли сил, успокаивали.
Она надела его пижаму, подвернула штанины и осторожно села на постель.
Сегодня весь день Кейт держалась стойко. Но теперь уже не могла скрывать горе. Она бросила взгляд на ту часть постели, где спал Ричард, — на ровно застеленное одеяло, взбитую подушку, — прислушалась к словам блюза, который исполняла Джоан Арматрадин своим глубоким низким голосом, — «ты нужен мне, нужен…» — и наконец дала волю слезам.
Глава 10
Он перебирает газеты, разбросанные по полу рядом с кушеткой. Там написана какая-то чепуха. Натюрморт с вазой в голубую полоску? «Понятия не имею».
«И мужчина? Я не помню никакого мужчину.
Может, я сделал это в бреду? Не исключено. Мне иногда вообще кажется, что все сон».
Он трет пальцами воспаленные глаза.
«Всех остальных я отлично помню. По какой причине выбрал, и так далее. А мужчину — нет. Почему?»
«Иногда мне кажется, что я схожу с ума, иногда…»
Он смотрит на прислоненные к стене две последние картины. Пряди волос, замазанные кровью. Если был какой-то мужчина, то должна быть и третья картина. Почему же ее нет?
Потому что не было никакого мужчины. Он бы помнил. Он не сумасшедший.
«Иногда мне кажется, что я схожу с ума, иногда…»
— Заткнись!
Он закрывает глаза и видит девушку. Она стоит под уличным фонарем, натягивает на колени мини.
«К ней я подготовился плохо. Было, конечно, несколько ярких секунд, но этого мало. Очень мало. Вся беда в том, что я не знаю, как это продлить».
Он берет другую газету, где говорится об убитой девушке, которую выловили из реки. Здесь нет никаких сведений. Это хорошо.
«Нет, это здоррр-р-р-рово, здоррр-р-р-рово, здоррр-р-р-рово!»
— Погоди, Тони! Я думаю! — вскрикивает он и тут же спохватывается. — Извини, Тони. — Он не хочет обижать старого друга. На Тони можно положиться, как и на Бренду, Брендона, Дилана, Донну. Порой на Стива тоже, но не на Дэвида, которого он считает похожим на себя и потому не доверяет ему.
Он снова берет небольшую сильную лупу, без которой не способен читать. Чернильно-черные слова на газетной странице похожи на гигантских муравьев. Странно, что их волнует судьба этих проституток. Кому они нужны?
А вот мужчина другое дело. Адвокат, богатый человек.
Он прочитывает все, что написано об этом в «Пост», затем берет «Нью-Йорк тайме», внимательно изучает небольшую фотографию с подписью «Ричард и Кейт Ротштайн». Женщина кажется ему знакомой. Он определенно где-то видел ее. Лупа превращает и без того зернистые изображения в абстрактный узор из черных точек. Ту часть заметки, где говорится о жене убитого, он прочитывает несколько раз. Историк искусств. Ис-то-рик. Ис-то-рик. Это же неправильно. Ведь она женщина. Значит, нужно говорить «историчка».
Выходит, он все же не дурак. А?
«Иногда мне кажется, что я…»
— Заткнись!
Он пытается унять шум в голове, вглядывается сквозь лупу в текст.
«Миссис Макиннон-Ротштайн широко известна в мире изобразительного искусства, крупный эксперт по современной живописи…»
Он закрывает глаза и улыбается, воображая, как эта историчка искусств смотрит на его картины.
Плиточный пол комнаты вещественных доказательств расцвечивали прямоугольники утреннего света, но от этого она не становилась уютнее.
— Познакомьтесь, специальный агент Марти Грейндж, — сказал Флойд Браун.
Перед Кейт стоял крепко сложенный мужчина, похожий на Попая.[17] Рост примерно метр семьдесят пять. Рукава рубашки закатаны. Желтый галстук. Накрахмаленный воротничок, видно, туговат, потому что толстая шея покраснела. Он выпятил широкую грудь, как солдат, приготовившийся к строевому смотру, посверлил Кейт своими маленькими острыми глазками и шумно откашлялся.
— Слышал о вас.
— Надеюсь, только хорошее. — Кейт улыбнулась.
Он на улыбку не ответил.
— Агент Грейндж представляет Манхэттенское отделение ФБР, — пояснил Браун. — Он будет работать вместе с нами над расследованием этого дела.
— Великолепно, — отозвалась Кейт.
Самым примечательным в Марти Грейндже был его взгляд.
Он сфокусировал его на какой-то точке слева от Кейт, хотя смотрел на нее. Эту технику Марти
