оседлать, и выбрасывала их на песчаный берег. Тогда они небрежно спрыгивали с досок и, подхватив их, снова отправлялись в открытое море, ни капли не сомневаясь, что вот-вот подойдет настоящая волна и, пока не зашло солнце, нельзя упускать ни единого шанса.
Один малый особенно меня заинтриговал. Это был почерневший от загара блондин с коротко стриженными волосами, одетый в облегающие ярко-голубые шорты до колена, катавшийся на доске точно такого же оттенка. С доской незнакомец управлялся прямо-таки мастерски, демонстрируя блестящий, отточенный стиль, и на его фоне остальные серфингисты казались неуклюжими дилетантами. Наконец блондин решил, что на сегодня хватит, сделал последний заход, ловко соскочил на берег и, бросив долгий прощальный взгляд на розовеющую в вечерних сумерках воду, повернулся, подхватил доску и зашагал по мягкому песку.
Я быстро отвернулась. Парень прошел мимо и остановился в нескольких ярдах от меня, возле аккуратной стопки одежды. Бросив доску на песок, он взял лежавший сверху спортивный свитер и начал его натягивать. Я снова покосилась на незнакомца, и, когда из ворота появилась белокурая голова, он посмотрел на меня в упор. Наши взгляды пересеклись.
– Привет, – беззаботно бросил блондин.
– Привет.
Парень поправил свитер и предложил:
– Хочешь сигарету?
– Не откажусь.
Он наклонился и достал откуда-то пачку «Лаки страйк» с зажигалкой, вытряхнул две сигареты, раскурил обе и, протянув одну мне, растянулся рядом, опершись на локти. Ноги, шея и волосы незнакомца покрылись песком. Глаза у него оказались ярко-голубые, и в целом он имел тот опрятный, ухоженный вид, по которому безошибочно можно определить американского студента.
– Ты просидела тут весь день, – заметил он. – Не считая времени, когда плавала.
– Я знаю.
– Почему не присоединяешься к нам?
– У меня нет доски для серфинга.
– Купи.
– Нет денег.
– Одолжи у кого-нибудь.
– Я не знаю, у кого можно занять.
Молодой человек нахмурился и продолжил расспросы:
– Ты вроде бы англичанка?
– Да.
– Приехала кого-то проведать?
– Нет, я здесь живу.
– В Риф-Пойнте?
– Да. – Я кивнула в сторону ряда обшитых вагонкой домов, едва различимых за изгибами песчаных дюн.
– А как ты очутилась в таком месте?
– Мы сняли дом.
– Кто «мы»?
– Мой отец и я.
– И давно вы здесь?
– С весны.
– Но на зиму тут не останетесь?
Его слова прозвучали не как вопрос, а скорее как констатация факта. Никто не оставался в Риф- Пойнте на зиму. Эти ветхие постройки не были рассчитаны на ураганные ветры; уже в декабре подъездная дорога становилась непроходимой, телефонные провода обрывались, электрическая сеть не действовала.
– Я тоже так думаю. Переберемся куда-нибудь.
Он помолчал, потом хмуро предположил.
– Вы, случаем, не хиппи?
Понимая, как странно все это звучит, я ничуть не обиделась на парня за этот вопрос.
– Нет. Но мой отец пишет сценарии фильмов и разные вещи для телевидения. Лос-Анджелес он ненавидит настолько, что отказывается жить там, вот мы и снимаем здесь дом.
Это известие заинтересовало незнакомца, и он спросил:
– А ты чем занимаешься?
Я зачерпнула ладонью горсть желтого песка и пропустила его сквозь пальцы.
– Да так, ничем. Покупаю еду, убираю мусор и подметаю пол.
– Это твоя собака?
– Да.
– Как ее зовут?
– Рыжик.
– Рыжик. Эй, Рыжик, здорово!
Рыжик степенно кивнул в знак сближения, словно член королевской фамилии, и продолжил задумчиво созерцать море. Чтобы загладить его невежливость, я поинтересовалась:
– А ты из Санта-Барбары?
– Ага. – Юноша явно не хотел говорить о себе. – Ты давно живешь в Штатах? У тебя сохранился ужасный... ужасный английский акцент.
Я улыбнулась из вежливости, хотя раз сто слышала эту фразу.
– С тех пор, как мне исполнилось четырнадцать. В общем, семь лет.
– В Калифорнии?
– Везде. Нью-Йорк... Чикаго... Сан-Франциско...
– Твой отец американец?
– Нет. Просто ему у вас нравится. Он приехал сюда, потому что одна киностудия купила права на экранизацию его романа, а теперь папа пишет сценарий для Голливуда.
– Серьезно? Может, я его знаю? Как его зовут?
– Руфус Марш.
– Тот, что написал «Такое долгое утро»?
Я молча кивнула, а парень восторженно воскликнул:
– Ух ты! Я проглотил эту книгу залпом, когда еще учился в школе. Это же моя энциклопедия по сексу! – Он с любопытством взглянул на меня, и я с досадой подумала, что вот так всегда. Все они вежливые и дружелюбные, но не больше, однако стоит только упомянуть о «Таком долгом утре», как все меняется. Наверное, дело во мне самой. Глаза у меня светлые, ресницы бесцветные, загар ко мне не пристает, к тому же все лицо в веснушках. Еще я слишком высокая для девушки, и у меня чересчур острые скулы. – С ним, должно быть, клево!
Выражение его лица изменилось. На нем я прочитала недоумение и вопросы, которые напрашивались сами собой, но из вежливости он не хотел их задавать.
Если ты дочь Руфуса Марша, то почему торчишь на этом богом забытом пляже в залатанных джинсах и мужской рубахе, которую давным-давно пора пустить на тряпки, и не можешь наскрести бабок даже на доску для серфинга?
Следуя легко предсказуемой схеме, чему я не могла не посмеяться в душе, он задал дежурный вопрос:
– Все же, что он за человек? Ну, помимо того, что он твой отец?
– Не знаю. – Мне никогда не удавалось охарактеризовать папу даже для себя. Я рассеянно собрала песок в маленькую горку и сверху воткнула сигарету, превратив сооружение в крошечный дымящийся вулкан. Итак, мой отец. Человек, всегда находящийся в движении. Человек, легко сходящийся с людьми и забывающий о них на следующий день. Сварливый, любящий поспорить скандалист. Почти гениальный
