Я подумала о девушке из Лондона, Гибсоне... себе и снова оказалась во власти неодолимых страхов.
– Никто мне не поможет, – вздохнула я. – Никто и ничто.
Дэвид не стал настаивать. Мы вышли на солнечную лужайку, чему я была очень рада, потому что к тому времени уже вся покрылась мурашками. Я села на теплый плед и пригубила кофе, а Дэвид предложил мне сигарету, чтобы защититься от досаждающих комаров. Согревшись, я легла, закинув руки за голову и подставив лицо солнцу. От внезапно навалившейся усталости и выпитого вина меня потянуло в сон. Я закрыла глаза и мгновенно задремала под слабый шум реки.
Примерно через час я очнулась. Дэвид полулежал рядом, опершись на локоть, и читал газету. Я сладко потянулась, зевнула и заметила, лукаво глядя на него:
– Похоже, у меня выработалась новая привычка.
– Какая именно?
– Просыпаться в вашем присутствии.
– Я все равно собирался вас разбудить и отвести в дом.
– Который час?
– Половина четвертого.
Я сонно поморгала и спросила:
– Вы приедете на чай в «Элви»? Бабушка очень обрадуется.
– Я бы с удовольствием, но надо ехать к одному приятелю, который живет довольно далеко. Время от времени он начинает мучить себя и доставать окружающих по поводу завещания, тогда я приезжаю и успокаиваю его.
– Очень напоминает шотландскую погоду...
– То есть?
– Ваша работа. Сегодня вы занимаетесь неизвестно чем в. Нью-Йорке, завтра летите в какое-то захолустье, чтобы успокоить друга. Вам нравится роль непоседливого адвоката?
– Признаться, да.
– Вы просто созданы для нее. Я хочу сказать... что у вас все очень гармонично. Даже этот дом... сад. Они прекрасно вписываются в вашу жизнь.
– Вы в нее тоже вписываетесь, – заметил Дэвид.
Я с замиранием сердца ждала продолжения темы, и был момент, когда Дэвид явно хотел что-то добавить, но передумал. Он молча встал, собрал чашки и направился в дом. Когда хозяин вернулся, я все еще лежала, наблюдая за рекой. Тогда он быстро нагнулся, подхватил меня и поставил на ноги. Я развернулась к нему лицом и, оставаясь в •ласковых объятиях, усмехнулась:
– Кажется, и это не в первый раз.
– Только тогда ваше лицо было распухшим от слез, а сегодня...
– Что – сегодня?
Дэвид рассмеялся:
– Сегодня у вас еще больше веснушек, а все волосы в листьях и траве.
Через пятнадцать минут мы уже были на шоссе, ведущем в «Элви». В машине с опущенным верхом ветер сразу растрепал мои волосы, и тогда Дэвид вынул из бардачка шелковый шарф и протянул мне, чтобы я повязала им голову.
Когда мы подъехали к месту, где велись дорожные работы, горел красный свет, и нам пришлось ждать, наблюдая за тем, как подъезжающие машины выстраиваются в длинный ряд.
– Я не могу отделаться от ощущения, – нахмурился Дэвид, – что разумнее возвести новый мост, а не ремонтировать этот отрезок дороги... лучше бы они сделали что-нибудь с чертовым углом на той стороне.
– Но мост такой симпатичный...
– Он небезопасен, Джейн.
– Все это знают, поэтому едва ползут.
– Знают, но не все, – сухо поправил он. – Летом здесь полно туристов.
Вспыхнул зеленый свет, и мы двинулись мимо знака, на котором огромными буквами было написано: «Двигаться скатом». Мне в голову пришла мысль позабавиться.
– Дэвид, вы нарушили правила.
– Почему?
– Здесь знак «Двигаться скатом», а вы нажали на газ.
Повисла долгая пауза. Я невольно подумала: «Господи, почему так всегда получается: когда я хочу сострить, никому не смешно».
– Я не знаю, как это делается, – наконец признался он.
– А вас никто не учил?
– Моя мать рано овдовела и осталась почти без средств. Мы не могли позволить себе уроки по вождению.
– Но все должны уметь двигаться скатом. Это одна из добродетелей.
– Ну что же, – вздохнул Дэвид, въезжая на опасный мост, – придется повышать квалификацию. – С этими словами он резко нажал на педаль, и ветер снова засвистел у меня в ушах.
Вернувшись в «Элви», я первым делом продемонстрировала бабушке свитер цвета морской волны, купленный в оружейной лавке.
– Ты слишком разборчива, чтобы что-то покупать в Кепл-Бридж? – рассмеялась она, критически глядя на бесформенную вещь, и по доброте душевной прибавила: – Зато он очень теплый. С чем ты его будешь носить?
– С брюками, наверное. Я хотела купить юбку, но ничего не подобрала.
– А какую тебе хотелось?
– Что-нибудь теплое... может, когда ты в следующий раз поедешь в Инвернесс...
– Как насчет шотландской? – предложила она.
Признаться, о таком варианте я даже не подумала. Предложение мне пришлось по душе. Шотландские юбки самые удобные в мире, и расцветка у них восхитительная.
– А где ее купить?
– О, милая, не надо ничего покупать, в доме полно этого добра. Синклер носит их с тех пор, как начал ходить. Мы ни одной не выбросили.
Я совершенно забыла о том приятном обстоятельстве, что шотландская юбка, в отличие от велосипеда, не имеет пола.
– Вот здорово! Как мы не подумали об этом раньше? Я хочу взглянуть на них прямо сейчас. Где они лежат? На чердаке?
– Да нет. В комнате Синклера. В шкафу над его гардеробом. Я пересыпала их нафталином, и, если ты что-то выберешь, мы повесим ее во дворе. Запах выветрится, и юбка будет как новая.
Не теряя ни секунды, я бросилась на поиски экипировки. В комнате Синклера (к счастью, в данный момент хозяина не было в «Элви») царил идеальный порядок. Чистота всегда была отличительной стороной его характера. Еще в детстве кузен не выносил беспорядка и всегда аккуратно складывал одежду и убирал игрушки.
Я взяла стул и поставила его перед гардеробом Синклера. Шкаф был встроен в альков у камина, и свободное пространство наверху было отведено под чемоданы и старую одежду. Я залезла на стул, раскрыла дверцы и увидела сложенные ровной стопкой книги, какие-то журналы по автоспорту, ракетку для сквоша и пару ласт. Из большой, перевязанной бечевкой картонки сильно несло запахом нафталина. Я потянулась к ней и случайно задела локтем лежавшие рядом книги, которые с грохотом посыпались вниз. Не в силах ничего поделать, я молча стояла на стуле, испуганно созерцая, как они падают на пол.
Чертыхнувшись, я все же стащила коробку, положила на кровать и наклонилась, чтобы собрать книги. В беспорядочной куче я разглядела учебники, энциклопедический словарь, «Пти Ларусс», жизнеописание Микеланджело, а под ними...
Это была толстая тяжелая книга, в ярко-красном сафьяновом переплете, украшенная личным гербом и титулом, тисненным на малиновом корешке. «История живой природы» в двух томах.
