— Сядь, беспокойный, — донёсся гортанный глас старца. Он не открывал глаз, и в облаках дыма казалось, что даже рот остаётся безмятежным, спокойным, неподвижным. Но слова не были мороком и передавались не телепатически.
Скорпион и Леопард молча двинулись ближе к старику. Движения казались лёгкими и чужими. То словно плыли в воде, то вовсе переставали чувствовать конечности. Десять шагов до старца показались десятью минутами. Присев на подушки, подогнув ноги под себя, едва не отключились в божественной неге. Ощущение близости великого гуру пленило, аура спокойствия и безмятежности отгоняли мысли прочь.
— Мы…мы ищем Живу… — протянул Скорпион, где-то на кране сознания отмечая, что слова длинны как язык мирового змея.
— Всякий ищущий находит. Всякий стремящийся добивается. Всякий уставший обретает отдых.
Сёма качнул головой, стараясь стряхнуть наваждение. Вышло не очень. Резкий толчок только лишил последних сил к сопротивлению. Мысль разогнать ступени или нагнести ярости растворилась в дымке. Тело потяжелело и стало неподъёмным. Голова последний раз качнулась и свалилась на грудь. Веки опустились. Слишком много войн, слишком много боев с самим собой. Усталость, одна безмерная усталость во всём существе. Она как торжествующая королева, празднующая победу, полностью завладела сознанием.
Сёма Сон
Копыта чёрного как смоль коня били по траве почти бесшумно. Мягкий природный ковёр тщательно глушил все звуки цокота. Взамен утро дарило слуху звуки поляны и брань кузнечиков. Огромный богатырский конь шёл иноходью, отдыхая после стремительного, непродолжительного галопа, коим хозяин гнал по поляне, спеша на встречу с вражиной.
'Эх, как бы успеть перехватить ворога до границы? Разбить ещё на его территории'.
Илья Гущин приложил ладонь ко лбу. Взор прошёлся вдоль высокой — почти по круп коню — траве до самого виднокрая. Грудь тяжело опустилась — успел. На самом краю поляны только начали появляться первые заступники границы, суровые и безжалостные дети степей — дикие кочевники-налётчики. Их малые отряды терроризируют Русь по всей границе, возникая в приграничных деревнях со скоростью ветра. И едва княжья дружина седлает коней, завидев сигнальный дым застав, да мчится на место очередного налёта, как застаёт по приходу только дым пепелищ, изрубленные тела, да разорённые амбары с запасами на зиму. И вереница полонян, взятых в плен славян, тянется широкими струйками на рынки Востока.
Границы Руси велики. Орды шаек совершают налёты по всем периметрам, не позволяя собрать князю дружину для одного, решающего удара. Вот и горят два урожая из трёх, вот и не доживают до двадцати весён девять детей из десяти. Добро бы беспокоила только степь, но цивилизованная Европа, не ведая, что только благодаря Руси её не терзают вечные набеги дикой степи и сама может развиваться в мире и покое, жаждет нанести стране 'диких варваров' удар в спину. И редко когда бывает на Руси мирное время. Одна и надежда на редуты застав, заградительные отряды единичных богатырей, что не пускают шакалов вдоль границ вглубь родины, не позволяют совершать безнаказанные набеги. Если отряд малый, то богатырь справляется с ним сам, если велик, то ждёт подмоги князя. Но не в этот раз — Красно Солнышко в походе.
Илюша подхватил с седла широкую, массивную, как ствол дерева, выщербленную от долгого применения ручку палицы, слаженную из добротного дуба, да обитую булатными, харалужными шипами. Металлом, которого прочнее нет. Палица весила столько, что и десяток степняков вряд ли подняли бы обоими руками. Силой богатыря природа наделила не мереной.
В левой руке покоился яловидный щит из дублённой на три раза кожи, прошитый пластинами, с надёжной удобной ручкой. На голове удобно сидел шолом, который гораздо позже станут звать 'шлемом'. Мягкая подкладка под ним удобно защищает кожу от вибраций после удара, кожаный ремешок неплотно, так чтобы в случае сильнейшего удара шлем сбило, а не оторвало с головой, перехватывает подбородок. Само тело до колен покрывает кольчуга, подпоясанная турьим ремнём с широкой бляшкой с орнаментом солнца, добрым знаком.
Конь обиженно фыркнул, даже ему, тягловому, тащить на себе богатыря долгое время в тягость. Илюша понимающе перекинул ногу, спрыгнул на землю, от чего та вмялась сапогами по щиколотку, прошептал коню в ухо:
— Уходи родимый, это мой последний бой.
Конь несогласно ржанул, сурово посмотрел одним глазом. Ты, мол, всегда так говоришь.
Илюша раздосадовано хлопнул богатырской дланью по крупу, от чего конь подскочил на дыбы, понёсся вдаль. А богатырь прошептал вслед, скорее себе, нежели коню:
— Последний бой. Богатыри с дружиной князя в большой поход ушли, не успеют.
Чёрные точки на горизонте выросли в многочисленные силуэты скачущих всадников. Пыль за ордой катилась большим облаком, словно и не по траве, а по выжженной солнцем дороге скачут. Хотя где проходит орда кочевников, там и остаётся только выжженная солнцем дорога и ничего более. Дети степи несли лишь разрушение и смерть.
Илюша пошёл на встречу, подкидывая неподъёмную прочему люду палицу высоко в небо, так же мастерски ловя её на ходу через долгое время…
Савалан довольно потирал усы, пятками подгонял коня. Ещё бы, ведь каган вверил ему в доверение две сотни отборных конных налётчиков. Коней даже не подковывали, чтобы мчались резвее ветра. Из оружия брали только самые быстрые сабли, да верёвку-аркан, чтобы резвее ворваться в беззащитную деревню, изрубить стариков, да старух, а детей и женщин увести в полон, на коней же нагрузить столько добра, сколько смогут увести. И быстро умчаться прочь, в родную степь, пока неповоротливые русы явятся со своими отрядами.
'По степи прошёл слух — доносчики и осведомители из числа ростовщиков нашептали кагану, что князь отправился в большой поход, то ли отбивать западные границы, то ли усмирять бунт многочисленных племён, кои в своей разрозненности не хотят объединяться ни перед степью, ни перед общим врагом. То неведомые враги, а родня вот она, только с ней можно что-то делить, выяснять отношения. А то и князь и вовсе в Византию уехал, союзы крепит. Русь оголена без князя, это его величие бережёт границы, а раз его нет — приходи, бери, как когда-то брал Хазарский Каганат, брал от каждого дома дань 'по белой девице от дыма' — каждая семья должна была отдать каждый год по дочери, жене, матери. Дед Савалана сказывал, что русы лишь бессильно сжимали руки в кулаки, но противостоять не могли огромной наёмной бронированной армии Каганата, что жила лишь за счёт набегов на Русь, полтора века целенаправленно изничтожала племена Славян. Но всему приходит конец. Пришёл и Святослав с малым отрядом в самое опасное логово змея, и изничтожил кровососа десятка народов, разметав в пух и прах. Месть настигла господствующих в Каганате рахдонидов'.
Савалан вновь довольно ухмыльнулся.
'Святослав-то разметал врага. Русь стала крепнуть его завоеваниями и величаем, но как сам сгинул на чужой земле, вновь орды кочевников покатились на северную страну. А ещё новый князь, Владимир, вот- вот примет христианство, тогда от его страны и камня на камне не останется, будут лишь свободные кочевники от конца до края, а ведь за Русью веками нетронутые богатые страны Европы. Эх и добычи будет'.
Глаза выхватили посреди бескрайней поляны одинокую пешую фигуру.
'Никак это один из тех самых богатырей, которые стерегут границы? Что ж, сегодня не его день. Боги оставили его. Мой отряд сметёт дерзкого, словно пушинку и ворвётся в деревни, насладиться грабежом, да этими голубоглазыми русовласыми девами'.
— Отряд! На копьё русича!
Илюша в очередной раз поймал палицу, хмыкнул.
'У степняков на этот раз даже луков при себе нет, до такой степени обнаглели'. Рука крепче схватила рукоять и, началось.
Первый налётчик принял смерть вместе с конём, богатырский замах огромной, нечеловеческой дубины размозжил снизу вверх коня, а потом и наездника. Второй налётчик высоко вскинул саблю, делая широкий
