Израиле. Ёбс! Не рождался папаша хуже меня. Я ни хуя не думаю о семье: только иногда пизданут по мозгам могучие угрызения совести.
Я очень люблю удовольствия. Я начала трахаться в пятнадцать лет: сладко, сладко! К сожалению все мои мальчики были деполитизированные мудаки. Самое светлое воспоминание — об одном умном пятидесятилетнем дяде, с которым мы дружили месяца три. Всё испортил его сынок-оболтус, который терпеть меня не мог и орал на папу: 'Старый ёбарь!'
Когда я лизал барбарину пизду, я почувствовал, что попахивает кровью. На следующий день рванули месячные, и мы еблись в великолепной кровище. Я кончал быстро и с мучительным воплем, как неопытный пехотинец, которого подстреливают в самом начале сражения. Менструация! Я доставал Барбару своим членом до самого донышка, я был по колено в крови, меня тошнило от наслаждения. Барбара вдруг начала пахнуть ужасающей заскорузлой пиздой, она распространяла вокруг себя сладкую гниющую вонь — в кафе, в кинотеатре, на кухне! Мы оба охуевали. Что такое? У меня начала болеть пизда, нет, не пизда, просто повысилась температура: 38,5! Бедняжка лежала в постели, а Александр ходил вокруг со вздыбленным хуем и тревогой в душе. Охуение и меланхолия!
Стало совсем плохо. Я не спала всю ночь, и следующую тоже. Голова и бедра горели: чад! Мы решили ехать к врачу, в дежурную больницу. Душной ночью, в такси, хуй знает куда, на край города. Врач оказался хером с юморком: 'А почему на вас разные носки?' По кочану! Ёбаный коновал! Лучше смотри, что там в пизде, почему воняет, болит, почему температура?!
Оказалось, в пизде застряли два тампона. Глубоко в пизде. Барбара и Александр еблись, Александр утрамбовывал тампоны, тампоны загнили. Менструация, бля! Некомпетентность, забывчивость! Охуение!
ВЕНА ЕБУЧАЯ И МОГУЧАЯ
Мы полюбили друг друга. Как это происходит? Мне нравятся барбарины пальцы на ногах, лицо, нос, клитор, руки — охуительно! Она — божок. У неё так волосы растут на лобке — мне страшно нравится! А я никогда не видела такой волосатой выпуклой груди, как у Александра. Все мои мальчики были субтильные, с узенькими плечами. А у Александра плечи просто пиздец. Его не портят даже седые волосы и дырки от прыщей. Он — мальчишка. Мы трахаемся часто. Мы живём в Вене.
В Вене все люди выглядят, как персонажи комикса. По внешности сразу можно определить, кто тайный агент полиции, кто семейный садист, кто наемный убийца, кто блядь. Вена спокойный и предельно дисциплинированный город: только собаки срут на тротуарах.
У Барбары есть двухкомнатная квартира на Штум-пергассе, дом №11. Это квартира моего папы. Но папа живёт в городе Клагенфурте. А на Штумпергассе раньше жил Гитлер.
Мы просыпаемся в одиннадцать. Это сладко! Всю ночь мы обнимаемся. Это не так-то просто! И всё-таки мы помним, что в Африке полно голодающих детей. Здесь,в Вене, дискриминируют беженцев из бывшей Югославии и турок, наверное, тоже. Наше веселье и наша любовь — крайне хрупкая вещь в этом бездарном, тоскливом, беспредельно уродливом мире. Здесь только и слышно: хрясь! хрясь!
Как выживать? Мы не хотим работать нигде, ни в каких институциях. Мы ненавидим наёмный труд. Последний раз я работала смотрительницей в выставочном зале Академии: просто стояла, как пень. Там висели картины австрийских академических экспрессионистов. Меня начало тошнить через пятнадцать минут, мне показалось, что я забеременела от ушастого плюшевого зайца. Всякая работа для денег отвратительна, как руки полицейского пиздюка!
Последний раз я работал в Иерусалиме, лет восемь назад. Я мыл полы в синагоге. Я ненавижу религию, бля...
Мы начали рисовать порнографические картинки: то ли на продажу, то ли для удовольствия. На самом деле это не порнография, а политические лубки. Мы снабжаем их текстовыми комментариями, разъясняющими нашу позицию. В двух словах наша позиция выражается формулой: радикальная демократия здесь и сейчас! Что такое радикальная демократия? Это непосредственные физические и интеллектуальные контакты с самыми разными людьми, в самых разных контекстах: контакты, которые игнорируют принятые нормы, правила, условности. Если хочешь поцеловать человека — целуй его прямо сейчас, не откладывая на потом! Если хочешь залепить пощечину гаду — не стесняйся, действуй, не откладывая! Радикальная демократия в действии!
Однажды мы пошли в комиксный магазин в 5-м районе — посмотреть порнокомиксы. Там сидел хозяин: старик, похожий на окончательно ссучившегося Пола Маккартни. Как только мы вошли, он стал нервничать и дёргаться. В чём дело? Мы не могли понять. Мы рассматривали комиксы и возбуждались. Какие пизды нарисованы!
Вдруг старик заорал:
— Что вы тут ищите?! А?! Барбара сказала:
— Мы ничего не ищем. Мы смотрим порнокомиксы. Старик заорал:
— Это нельзя! Уходите! Немедленно уходите! Вы слышите?! Да?!
Мы удивлённо смотрели на него: как кролики на разбушевавшегося беззубого удава. Ну и ну! Что это он?
— Уходите! Убирайтесь! Вон отсюда! Немедленно! — вопил бешенный старик, хрипя и волнуясь. — Уходите, а не то я вызову полицию! Вы слышите?! Полицию!!
Барбара сказала:
— Ну и вызывай. Вызывай.
Старик позеленел. Его начала бить крупная, малярийная дрожь, судороги свели тело, голова запрыгала, как оторванный гриб.
— Вон отсюда! Вон! Чтобы вашего духа здесь не было! Слышите?! Вон!!
Мы стояли и смотрели на его истерику. Может, он антисемит?
— Вон! Вон! Вон!Вон!
В конце концов нам это надоело, и мы ушли. Скорее всего, он был просто больной.
Потом мы решили, что зря ушли без скандала. Надо было доебать старика. Или пожалеть его? Попрыгунчик!
Вена — это город, где живут стерилизованные морские свинки. Вообще, это город грызунов. У них у всех за щеками полно зерна — монет, драгоценных камешков, конфет, всякого дерьма. В домах тоже полно хуё- вых картин, подушечек, буфетов, пыли, стиральных машин. По телевизору постоянно хихикают пошлые рожи, как в Третьем Рейхе. Все добротные австрийские писатели — Музиль, Бернхардт, Бахман — ненавидели своих сограждан, как зачумлённых хомяков:
абсолютно справедливо.
Всё-таки мы решили вернуться к этому старику в ко-миксовый магазинчик. Посмотреть, повторится у него припадок или нет. Может, нам удастся доконать его. Поучить радикальной демократии!
Старик встретил нас за прилавком, как и в первый раз. Казалось, он нас не узнает. Возможно ли такое?
Мы снова направились к полке с порнокомиксами.
— Что вам тут надо?
На этот раз Пол Маккартни вышел из-за прилавка и стоял перед нами. На его губах вздувались и опадали желтоватые пузыри. Ёбнутый, да и только!
— Что надо!
— Вот, комиксы смотрим.
— А?! Нет! Нельзя! Вон! Отсюда! К чёрту! Пошли вон! Духу вашего! Не было! Вон отсюда!! Немедленно! Сейчас же! Слышите?! Вон!!
Надо отдать ему должное: его истерика была вполне в духе радикальной демократии. Только фашисткого толка, пердун старый.
Через минуту он бился уже на полу. Глаза вылезли из орбит, ширинка расстегнулась, шнурки развязались, ухо ходило ходуном.
— Вы!.. Слышите!.. Не... мед... лен... но! Вввон! Вдруг он затих, вытянулся. Это была агония, несомненно. Ни хуя себе!
— Бзз... сссс... взз...
