— Какое это имеет значение? — спросил Келексель. Но в этот самый миг он осознал, что судьба Турлоу имеет огромное значение. И именно потому, что Турлоу, несмотря на то что рушилась вся его жизнь, и он знал это, все же оставался верным своим принципам, не было никаких сомнений в том, что Мэрфи ненормален. Фраффин сделал его ненормальным — с особой целью.
«Я был этой целью», — подумал Келексель.
— Тогда вы слышали, — сказал Паре, — медицинское свидетельство эксперта, исключающее любой элемент органического повреждения мозга в этом случае? Вы слышали, что эти квалифицированные врачи свидетельствовали, что подсудимый не выказывает никаких маниакальных наклонностей, что он не страдает в настоящий момент и никогда в прошлом не страдал состоянием, которое с юридической точки зрения может быть описано как невменяемость?
— Да, сэр.
— Тогда вы можете объяснить, почему вы пришли к выводу, противоречащему мнению этих квалифицированных врачей?
Турлоу вытянул ноги, твердо поставил их на пол, положил руки на подлокотники кресла, наклонился вперед.
— Это очень просто, сэр. О компетентности врача в психиатрии и психологии обычно судят по результатам. В этом случае я могу подкрепить мою противоположную точку зрения тем фактом, что я предсказал преступление.
Лицо Паре залила краска гнева.
До Келекселя донесся шепот Рут:
— Энди, ох, Энди… ох, Энди…
Ее голос неожиданной болью отозвался в груди Келекселя, и он прошипел:
— Замолчи!
Паре снова сверился с записями, затем сказал:
— Вы психолог, а не психиатр, верно?
— Я клинический психолог.
— Какова разница между психологом и психиатром?
— Психолог — это специалист по человеческому поведению, не имеющий медицинской степени. Он…
— И вы не согласны с людьми, которые имеют медицинские степени?
— Как я сказал ранее…
— Ах да, ваше так называемое предсказание. Я читал этот отчет, мистер Турлоу, и хотел бы сказать вот что: разве не правда то, что ваш отчет был сформулирован таким языком, который мог быть истолкован по-разному, — иными словами, он был неоднозначным?
— Он мог бы показаться неоднозначным лишь тому, кто незнаком с термином психотический срыв.
— И что же такое психотический срыв?
— Крайне опасный отрыв от реальности, который может привести к актам насилия, подобным тому, который рассматривается в данный момент.
— Но если бы преступление не было совершено, если бы обвиняемый излечился от приписываемого ему заболевания, которым, по вашим словам, он страдает, мог ли ваш отчет быть истолкован как предсказание этого?
— Без объяснения, почему он излечился, не мог бы.
— Тогда позвольте мне спросить вот что: разве насилие не может иметь других объяснений, кроме психоза?
— Разумеется, может, но…
— Разве не верно то, что «психоз» — термин спорный?
— Разногласия во мнениях существуют.
— Разногласия, подобные тем, которые были в свидетельских показаниях?
— Да.
— И любой рассматриваемый акт насилия может быть вызван причинами, отличными от психоза?
— Конечно, — покачал головой Турлоу. — Но в бредовом состоянии…
— Бредовом? — уцепился за слово Паре. — А что такое бред, мистер Турлоу?
— Бред? Это род внутренней неспособности восприятия действительности.
— Действительности, — сказал Паре. И вновь обратился к Турлоу. — Скажите мне, мистер Турлоу, вы верите обвинениям подсудимого в отношении его жены?
— Нет, не верю.
— Но если бы обвинения подсудимого имели под собой реальную почву, изменило бы это ваше мнение о его бредовом состоянии, сэр?
— Мое мнение основано на…
— Да или нет, мистер Турлоу! Отвечайте на вопрос!
— Я и отвечаю на него! — Турлоу усилием воли заставил себя откинуться назад в кресле, сделал глубокий вдох. — Вы пытаетесь очернить репутацию беззащитного…
— Мистер Турлоу! Мои вопросы предназначены для того, чтобы выяснить, разумны ли обвинения подсудимого в свете всех свидетельских показаний. Я согласен, что они не могут быть доказаны или опровергнуты деянием обвиняемого, но разумны ли эти обвинения?
Турлоу сглотнул, затем спросил:
— Разумно ли было убивать?
Лицо Паре потемнело. Его голос звучал тихо и неумолимо:
— Пора прекратить играть словами, мистер Турлоу. Будьте так добры сказать суду, не имели ли вы иных отношений с семьей обвиняемого, кроме отношений… психолога?
Турлоу с такой силой вцепился в подлокотники кресла, что костяшки его пальцев побелели.
— Что вы имеете в виду? — спросил он.
— Разве вы не были некогда помолвлены с дочерью обвиняемого?
Турлоу молча кивнул.
— Выражайтесь отчетливей, — сказал Паре. — Так были?
— Да.
За столом защиты Бонделли встал, взглянул на Паре, перевел взгляд на судью.
— Ваша честь, я возражаю. Вопрос не по существу.
Паре медленно повернулся. Он тяжело оперся на свою палку, сказал:
— Ваша часть, присяжные имеют право знать все факторы, которые руководили этим экспертом при принятии решения.
— Каковы ваши намерения? — спросил судья Гримм. Его взгляд поверх головы Паре был устремлен на присяжных.
— Дочь обвиняемого не может быть вызвана для дачи свидетельских показаний, ваша честь. Она исчезла при загадочных обстоятельствах, сопутствовавших смерти ее мужа. Этот эксперт оказался в непосредственной близости, когда муж…
— Ваша честь, я возражаю, — Бонделли стукнул по столу кулаком.
Судья Гримм поджал губы. Он взглянул сначала на профиль Турлоу, затем на Паре.
— То, что я говорю сейчас, я говорю не как одобрение или неодобрение настоящих показаний доктора Турлоу. Но в качестве признания его компетентности заявляю, что он является психологом этого суда. Будучи таковым, он может высказывать мнение, не совпадающее с мнениями других компетентных свидетелей. Это привилегия показаний эксперта. От присяжных зависит, какого эксперта они сочтут наиболее заслуживающим доверия. Присяжные могут принять такое решение, основываясь исключительно на профессионализме экспертов. Возражение принимается.
Паре пожал плечами. Хромая, он подошел ближе к Турлоу, казалось, хотел что-то сказать, заколебался, затем произнес:
— Отлично. Больше вопросов нет.
— Свидетель свободен, — сказал судья.
