перекладину!
Калюжный был старше Чернопятова лет на пять. В организации он стал правой рукой Чернопятова и его первым советчиком. В годы Гражданской войны Митрофан Федорович партизанил на Урале, а в Горелове обосновался с двадцать третьего года. Жил он с женой, тремя дочерьми и сыном-подростком.
Калюжный отличался сердитым, крутым характером, любил, чтобы его понимали с полуслова. Он руководил самой большой группой подпольщиков и, как считал сам, держал ребят в ежовых рукавицах.
Страдая различными недугами, свойственными человеку в его возрасте, Калюжный, тем не менее, был, как никто иной, вынослив. В ходьбе, например, с ним трудно было тягаться. Он был узок в плечах, невысок, свои негустые седоватые волосы неизменно расчесывал на аккуратный пробор. Калюжный не считал себя стариком и сердился, когда Чернопятов называл его «стариной». Но Чернопятов уловил эту слабость и частенько подтрунивал над другом.
Сейчас Калюжный стоял у верстака и, нахмурившись, поводил по сторонам строгими глазами.
— Садись, старина, — пригласил его Чернопятов.
Глазки Калюжного сердито блеснули. Присаживаясь, он недовольно буркнул:
— Далось тебе «старина»! — и тут же спросил: — Разобрался в бумагах? Есть что-нибудь дельное?
— Хе-хе!… — усмехнулся Чернопятов и весело посмотрел на Калюжного. — Ну, ладно… Беру слова обратно.
— Ты скажи, как пакет? — нетерпеливо повторил Калюжный.
— Быстрый ты человек. До чего же быстрый!… Сразу тебе вынь да положь! В пакете, брат, оказались такие бумаги, что у меня чуть ум за разум не заскочил…
Калюжный недоверчиво посмотрел на друга.
— Точно! — подтвердил Чернопятов. — Я читал и глазам не верил. А руки тряслись, будто кур воровал. Ох, и куш мы оторвали!
— Что же там? — сгорал от нетерпения Калюжный.
— Сейчас увидишь… — Чернопятов полез под верстак, отодвинул разную железную рухлядь, вынул из стены кирпич и сунул руку в отверстие. Оттуда он вытащил объемистую стопку бумаг.
Усевшись на прежнее место, он со свойственной ему неторопливостью разложил бумаги на коленях, разгладил их и начал перелистывать.
— Я разобрался только в названиях документов, но и этого довольно. Смотри!
Калюжный схватил бумаги, начал их листать.
— Ничего не пойму… Тарабарщина!
— А ты читай заголовки, — сказал ему Чернопятов. — Под каждым из них я написал по-русски.
Торопливо забегали пальцы Калюжного. Он перекидывал страницу за страницей, вглядывался к карандашные надписи, сделанные рукой Чернопятова, шепотом приговаривая:
— Черт возьми!… Вот это да!…
— Сто семнадцать страниц! — заметил Чернопятов.
— Ужас!… — проговорил Калюжный. — Просто ужас! — Он задумался и продолжал: — Что же нам делать? Если передавать все это шифром по радио, то уйдет полгода…
— Прежде чем передавать, надо их грамотно перевести, а это тоже время.
— И немалое, — согласился Калюжный.
— Да… А дело срочное, — покачал головой Чернопятов. — И перегружать рацию нельзя. Завалим мы Костю. Запеленгуют нас гестаповцы в один момент. Сейчас Костя передает четыре — пять минут два раза в неделю, а если взяться за это… — Он потряс ворохом бумаг перед носом Калюжного и присвистнул.
Калюжный вздохнул:
— Я же говорю, что полгода уйдет.
— Ну, насчет полугода ты маленько загнул, — поправил его Чернопятов. — Я прикинул. Получается два месяца, если передавать ежедневно и по полчаса. Вот она какая штука!
— Пусть два месяца, — согласился Калюжный. — Но кому тогда будут нужны эти документы? На что годны?
— Хе-хе!… Ребятам на самокрутки пойдут в самый раз… — заметил Чернопятов. — Положение хуже губернаторского. Купила баба порося!…
Калюжный задумался, поджав свои тонкие губы.
Чернопятов смотрел на него, тая в седых усах улыбку. Он понимал, что как ни быстр в решениях, как ни опытен в делах подполья Калюжный, все равно вдруг, сразу он не предложит ничего.
Лицо Калюжного выдавало его растерянность.
— Вот же задача, — признался он в своей беспомощности. — Ничего не придумаешь…
— А я вот придумал, — проговорил Чернопятов и весело подмигнул товарищу.
Тот насупил брови.
— Да, придумал, — повторил Чернопятов. Сняв с ноги ботинок, он вытащил из-под стельки сложенный в квадратик листок бумаги, развернул его и подал Калюжному. — Читай! По-моему, это единственный выход.
Калюжный взял листок, исписанный мельчайшим, но разборчивым почерком, и стал читать.
— Молодец ты, Григорий Афанасьевич! Ей-богу, молодец! А ведь мне не пришло это в голову.
— Хе-хе!… А мне пришло перед самым твоим приходом, — признался Чернопятов. — Согласен?
— Полностью! Только вот что… — Он приложил палец ко лбу и закрыл глаза, пытаясь что-то вспомнить. — Мы какие явки им сообщали?
— Новые. Одну на Готовцева, вторую — на всякий случай — на меня. Это было в начале мая, когда они собирались прислать человека за деньгами…
— А-а… — вспомнил Калюжный. — За этими немецкими фальшивками?
— Вот-вот…
— Тогда все в порядке, — заявил Калюжный и спрятал листок за околыш кепки. — Завтра в двенадцать ночи депеша пойдет.
8
А в это время к городу подъезжала легковая машина, в которой восседали комендант города и начальник гестапо. Машину сопровождали четыре мотоциклиста.
Когда машина миновала мост через реку, начальник гестапо сказал:
— Как видите, в нашей зоне никаких следов нет.
Комендант вздохнул и ничего не сказал.
Поездка закончилась ничем. Выяснилось, что через деревню Лопухово за одно только утро по направлению к городу прошло десятка три машин. Несколько из них делали остановку в деревне.
Крестьяне на все расспросы отвечали неохотно и уж, конечно, ничего не могли сказать о какой-то особенной машине.
— А не думается ли вам, — вновь заговорил начальник гестапо, — что она не вышла еще с конечного пункта?
Комендант фыркнул:
— Я же телеграмму имею. В том-то и дело, что вышла. Вот куда девалась она, это мне непонятно. Неужели черт их понес проселками?
— Глупость, — заметил начальник гестапо.
— А что вы думаете? — проговорил комендант. — Взяли да и поехали, как короче и быстрее.
— Тогда бы они давно были здесь.
— Пожалуй, да…
Около комендатуры комендант кивнул своему спутнику и вышел. Начальник гестапо поехал к себе.
Не успел он сесть за свой стол, как зазвонил телефон и опять раздался голос коменданта:
